находится сейчас дома.
Однако дома Олега не оказалось. Не поступало от него и какой-нибудь весточки. Заплаканная Оксана была вся на взводе и не выпускала из рук телефон, ожидая, когда ей позвонят и сообщат о результатах поисковой операции. А вот и долгожданный звонок! Выехавший вместе со спасателями на поиски Олега его двоюродный брат Артём долго сопел в трубку, никак не решаясь сообщить Оксане страшную новость. Наконец, собравшись с духом, Артём выпалил, что в степи, метрах в тридцати от машины, он нашёл запорошенного снегом Олега. Окоченевший, он лежал на животе, уткнувшись лицом в снег. Оксана дико вскрикнула и, не веря только что услышанному, стала истошно кричать Артёму в трубку: «Олег живой? Скажи мне, он ведь живой?!»
Оксана громко зарыдала, её всю трясло, с ней случилась истерика. Подскочив к ошеломлённой Юлии, она вцепилась свекрови в волосы и с силой стала трясти её голову из стороны в сторону, со злостью выкрикивая в лицо: «Ах ты, сволочь такая! Ну что, довольна твоя душенька?! Угробила мне мужа, отца моих детей! Это из-за тебя, скотина, погиб Олежек! Ну, скажи мне – и зачем его надо было гнать в степь в такую ужасную метель?! Гнида ты, могла бы и сама добраться, ничего бы с тобой не случилось! Вот ответь мне, как теперь жить?! Кто вернёт мне мужа и отца моим детям?! Как мне теперь одной поднимать детей?! Скажи мне, не молчи, ответь?!»
Юлия пыталась повернуть голову и посмотреть на невестку, она не понимала происходящего, её взгляд стал отрешённым, она находилась словно в тумане. В какой-то момент перед застилавшей глаза пеленою слёз поплыли круги, и она потеряла сознание…
Очнулась Юлия на непривычно жёсткой кровати, укутанная в одеяло и под капельницей. О том, что она в больнице, догадалась сразу, как только разглядела потолок с разводами, облезлую зелёную краску на стенах и вдохнула специфический запах медикаментов, хлорки, подолгу лежащих на кроватях в душных палатах людей, содержимого уток и прочих нечистот. В палате кроме неё была ещё одна больная, лица её не было видно, она лежала, повернувшись лицом к стене. Голоса медсестёр, врачей слышались как в какой-то трубе. Юлия встряхнула головой в надежде, что станет лучше слышать. Она никогда раньше не жаловалась на слух, и наверняка всё то, что происходит сейчас с её ушами, явление временное и скоро пройдёт. Она ещё не знала, что это вовсе не проблемы со слухом, а последствия нарушения мозговой деятельности.
Юлию интересовало, что с ней произошло и как со здоровьем у неё сейчас. На её вопросы об этом врачи лишь отмалчивались и начинали говорить, что ничего серьёзного, ей придётся лишь ещё немного полежать, подправить здоровье, и всё будет хорошо.
Женщина помнила, что случилось с её сыном, порывалась проститься с ним, упрашивала врачей отпустить её на похороны сына. Она ещё не знала, что со дня смерти Олега прошла уже неделя и что сын её несколько дней назад, при большом стечении горожан, был похоронен на местном кладбище. Эта самая неделя была начисто вычеркнута из жизни Юлии, из её сознания. Будто и не было её на земле в эти дни, словно перенеслась она в дали неведомые, в просторы какие космические, где, возможно, даже и сумела пообщаться с погибшим сыном.
Наблюдавшие Юлию врачи констатировали, что с сознанием больной творится что-то непонятное и ещё неясно, во что нарушение мозговой деятельности выльется для неё в дальнейшем. Пытаться же прогнозировать не возьмётся ни один врач, ни самый крутой консилиум врачей. Да и не секрет вовсе, что стопроцентный прогноз невозможен в принципе. Так что никто – как бы ни хотелось Юлии – не поставит ей окончательный диагноз.
С таким резюме она была выписана домой.
Встреча с родственниками была тягостной. Оксана всё время плакала и не выпускала из рук крохотную дочь. Пятилетний Дима лишь испуганно смотрел на всех и подолгу молчал. Мальчик никак не мог сообразить, куда девался его папа; он не раз пытался расспрашивать про папу находящихся поблизости людей, но те лишь молчали и отводили глаза в сторону.
Димка обратил внимание, как часто окружающие его люди плачут; он сам видел, как плачут его бабушка, мама, а также люди, приходящие в их дом. Мальчик заметил, как сильно изменилась его мама: часто плачет, молчит часами, подолгу не выпускает из рук сестрёнку и сильно прижимает её к себе. Уж очень много мама с сестрёнкой возится, ему даже обидно становится: он ведь тоже ребёнок, и ему также хочется, чтобы мама его приласкала; почему мама с ним не ведёт себя так же, как с сестрёнкой?!
Юлия очень страдала, она не решалась посмотреть в глаза невестке и внуку. Боялась заметить в их глазах упрёк, что это она виновата в смерти Олега. Отныне Юля жила с гложущим её изо дня в день глубоким чувством вины перед этими близкими ей людьми. Облегчение наступало, лишь когда она нянчилась с внучкой. Временами Юлии начинало казаться, что это она общается с сыном – так маленькая Настенька была похожа на папу. Как же это больно осознавать, что её Олег больше не поднимет на руки свою любимую дочурку, не скажет ей нежных слов и ласково не прижмёт к себе! А тут ещё сложность возникла с кормлением Насти. Из-за переживаний у Оксаны пропало молоко, и Юлия взялась ходить на молочную кухню, готовить смеси для внучки.
Отношения свекрови с невесткой были по-прежнему крайне напряжёнными. Оксана хоть и не высказывала ей больше в лицо обвинения, но при каждом удобном случае старалась подчеркнуть родным и знакомым, что в смерти мужа виновата его мать.
Как-то Оксана дала интервью местному телевидению, во время которого заявила буквально следующее: «Я потеряла дорогого мне человека, мою опору, мою надежду. Как сейчас жить, я не представляю. Осталась двухмесячная дочь, которую он очень любил, боготворил, и пятилетний сын. Сказала сыну, что папы нет, что он превратился в ангела и живёт на небе. Он упадёт, сказал сын, там ведь мягко. Там он будет крепко держаться. Когда уходил, то сказал, что теперь вся надежда на него, сын опора и поддержка. Я дала ему воздушный шар, а сын сказал, что отправим шарик с нашими пожеланиями папе на небо».
После этого интервью невестки Юлия с невыносимой душевной болью отчётливо осознала, что она никогда не сможет жить вместе с Оксаной и внуками. Ведь что бы ни происходило и как бы ни складывалась
