тоже узнала и с улыбкой помахала рукой:
— Привет!
Сегодня на меня решил пролиться настоящий дождь из симпатяжек!
— Миллион лет не виделись! — помахал ей в ответ, подошел. — Привет! Как оно?
— В шарагу иду, — зевнула она. — Вторая смена. А у тебя?
— Сдал экзамены за седьмой класс на «отлично», — похвастался я.
— Какой хороший мальчик! — ехидно улыбнулась она.
— Я такой, да! — не смутился я. — Если есть немножко времени, можем слегка отметить вон там, — указал на номерную столовку неподалеку. — Перекусим, поболтаем. Угощаю!
— Ты, говорят, буржуй теперь? — с лишенной подколов улыбкой спросила она.
— Очень, — подтвердил я.
— У меня парень есть, Сережка, и я его люблю, — убрав улыбку с лица, мягко «обломала» она меня.
— Все равно я еще маленький, — легко схавал я облом.
Потому что Виктория Викторовна уже почти в моих руках, так чего переживать?
— Просто посидим, поговорим, какао попьем, — добавил я. — Без задней мысли и далеко идущих планов.
— Если «без задней мысли», тогда пошли! — хихикнула она, и мы пошли.
Пятиминутка на рукопожатия и раздачу автографов персоналу и немногочисленным посетителям, и можно присоединиться к нагружающей поднос салатом из огурцов-помидоров со сметаной, булочкой с маком и какао Кате. Себе взял щи, пирожок с капустой и тоже какао.
— Я завтракала час назад, — обосновала девушка свой скромный выбор, когда мы уселись за стол.
— Логично, — оценил я. — На кого учишься?
— На повариху, — не стала она скрывать, откусила булочку, прожевала, запила. — Стабильные сто рублей в месяц!
Серьезно? Соточка? А как на такую зарплату выживать, если не «утрясать» и не «усушать»? Охренеть просто — я думал хотя бы как у мамы. Разница в двадцать рублей в СССР прямо ощущается.
— Зато холодильник всегда полный, — беззаботно добавила Катюша, вонзив вилку в помидорку и доверительно поведала. — У меня мама в 73-й столовке работает.
Был там — котлеты хорошие, «микояновского стандарта». Ну не в поварах на местах проблема потому что — а что делать, если по пути кусок условного мяса «усыхает» на добрую половину, а у тебя зарплата в сто рублей?
— А отец кто?
— А отец — токарь-передовик, в кооператив вот переехали на той неделе, — гордо похвасталась Катя.
Да ты же блин хорошая девочка! Здорово, что я сразу так решил. Ну погуляла, ну и что? Гормон всех точит.
— А чем вызвана такая радикальная смена имиджа? — спросил я.
— «Имиджа»? — не поняла она.
Объяснил.
— Да уж точно не из-за тебя! — фыркнула она и вздохнула. — Меня из Комсомола выгнать хотели, отец выпорол так, что неделю сидеть не могла. Маме пришлось с подарками идти, унижаться, — закусив губу, она добавила. — Стыдно стало! Я что — и впрямь шалава?!
Вот тебе и не «из-за тебя». Остальное, конечно, тоже важно, но это она так оправдывается — ну не может признать, что ее пионер перевоспитал!
— Такая ты симпатичнее! — честно отвесил ей комплимент.
— Ты же говорил «без задней мысли», — с улыбкой напомнила Катя.
— И это так, — покивал я. — Но мы же материалисты, и должны называть вещи своими именами. Ты — объективно похорошела.
— И курить бросила. И пить тоже. У меня парень — спортсмен, на физрука учится, — продолжила она делиться личностным ростом. — Мы с ним в Сокольниках по утрам вместе бегаем, — хихикнула. — Кроссовки мне подарил, вагоны по ночам разгружал.
— Хорошо, когда у хороших людей все хорошо, — с улыбкой порадовался я за них.
— Ты тоже хороший, Сережка, — умилилась она.
Очень хорошо отправляю осиротевших детей в детские дома. Твою мать — Сойку-то я подстраховал, а вот жене председателя с детьми теперь полный пиз*ец. Пока при должности глава семьи был, кто полезет? А теперь-то все, теперь можно вымещать вполне оправданную на самом-то деле ненависть. Но дети-то причем?
Отогнав мрачняк, потрепался с Катей о фигне еще минут десять, пообещал выход песни «про нее» в диапазоне от пары месяцев до года, и мы попрощались. Где тут телефон-автомат? Разумеется, никакой охраны семье председателя не светит, но пару путевок в «Артек» для детей я выбил, на июль, чтобы упаси боже не встретиться. Жалкий. Для убывших в детдом получилось достать путевки попроще, в пионерлагерь в Грузии, но тоже на море. Немножко подмазал совесть зеленкой, но все равно грустно.
Да к черту! Я чтоли вот так систему выстроил, что никто нихрена не делает? Какой с пионера спрос? Я еще маленький, я — только начал, я — объективно для столь малого промежутка времени в новом мире супер полезный! Ну не дают мне системные проблемы разгребать — у нас же «коллегиальное принятие решений», мать его! Завтра Вилку поэксплуатирую — настучим с ней доклад на тему «Проблемы колхозников и способы их преодоления», который отправлю деду. Тоже зеленка для совести — проблема-то сложная, и мои крупные мазки вызовут максимум снисходительную улыбку. Да в пятидесяти километрах от Москвы — уже как будто другая страна! Одна образцово-показательная улица, а вокруг — древние деревянные избы и грязюка по колено. В других посещенных колхозах вообще асфальта не было! Про газификацию, водопроводы и канализации я вообще молчу — конь не валялся. Колхозники натурально самый угнетенный класс в СССР этих времен. И это — в «государстве рабочих и крестьян». Может больше пряника этим самым крестьянам тогда выкроить?
Ну нельзя колхознику хорошо жить — это ж получается «окулачивание» деревни! Почему я такой умный и классный, а в Кремле сидят одни конченные? За исключением товарищей Андропова и Косыгина, разумеется! Нет, само собой, существует немало колхозов-передовиков, где живут реально очень хорошо, но сколько таких? Да мы, занимая одну шестую часть суши, хлебушек импортируем! Это же пи*дец! Зато целину распахали, ввалив чудовищные ресурсы. Как там, норм урожайность при пыльных бурях и эрозии почв? И борщевик еще! Кто вообще счел это хорошей идеей? В Кремле вообще помнят, как сельское хозяйство на практике, а не в липовых бумажках работает?
— Всех к стенке! — буркнул обиженный на старших товарищей мальчик, пнул пачку из-под «Беломора» и пошел домой, устраивать себе «тихий час».
* * *
— Сердце красавицы склонно к измене и перемене… — напевал
