на ходу поезда.
Прошли первые дни путешествия. Охвативший было всех нас угар прощаний и жгучих впечатлений, пережитых за последние дни, мало-помалу стал испаряться. Люди угомонились. В вагонах водворилась точно подавленная тишина, прикрывшая собою беспокойный гомон мыслей и чувств, взбудораженных последними прощаниями. Кой-где струится робкая, заунывная песня, никем не поддерживаемая; иной лежа лениво перебирает пальцами на гармошке, устремив глаза в тесную даль вагона, уносясь мыслями к только что оторванным близким людям. Все кругом как-то сосредоточены, неразговорчивы, – ушли, видимо, в себя. Предписанные приказом по полку занятия и чтения по вагонам как-то не клеятся: все помыслы, внимание и настроение – все поглощено и сковано только что пережитыми впечатлениями.
Проходит еще день-два, и обычная вагонная походная жизнь выступает все рельефнее; люди в вагонах, видимо, осели, разместились укладисто, умялись как-то, приняв форму того ограниченного простора, который оставлен окружающими котомками и прильнувшими с обеих сторон соседями.
Для перевозки нижних чинов вагоны теперь приспособляются с гораздо большей заботливостью, чем в былое время. Сколько бабьих сказок, не лишенных известной доли злонамеренности, распространялось в обществе относительно зимних перевозок войск в нынешнюю кампанию. Обыкновенно авторы этих слухов в лучшем случае видели зимою разве лишь небольшую щель оборудованного вагона, занятого нижними чинами, и, всовывая туда свой собственный обледенелый нос, дальше носа ничего не видели; и все-таки, нимало не сумняся, строили на этом свои суждения. Перевозка войск летом не оставляет уже места ни для каких фантастических измышлений. Раньше всего необходимо заметить, что хотя на каждом вагоне имеется снаружи надпись: «40 человек, 8 лошадей», но на самом деле помещается всегда менее 40 человек. Люди располагаются на полатях, устроенных в два яруса; расстояние между ними допускает возможность свободно сидеть, читать и работать; словом, это расстояние нисколько не меньше, чем между приподнятыми скамейками в классных вагонах.
Мало-помалу обрисовываются бытовые картинки вагонной жизни. Вот, между прочим, вагон, в котором собраны сапожники; сидя на сундучках или обрубках и примостившись к нарам, сапожники в обычных своих сапожных фартуках, точно в казармах, не торопясь и мурлыкая про себя мотивы из бесконечной солдатской песни – «как вечор моя милая», шьют для нижних чинов опанки, которые частью не успели сшить перед выступлением в поход. Мастерили что-то и в соседнем вагоне, где умостились портные. Есть там и шорники.
А поезд мчит нас все вперед и вперед. Мы в пути уже третью неделю. Въехали в лесистую местность Иркутской губернии. Поезд останавливается на каком-то разъезде, импровизированном из наскоро сооруженных двух-трех сот сажен запасных путей и двух-трех вагонов, приспособленных для жилья, заменяющих собою «гражданские станционные сооружения». Часы по местному времени показывают полдень. Дежурный по эшелону справляется в печатном расписании и, видя, что поезд наш стоит тут час, приказывает дежурному горнисту играть «наступление», оповещая, что здесь раздавать будут обед. Моментально из всех вагонов посыпались солдаты с манерками и котелками в руках и устремились к хвосту поезда, где имеется особый вагон, оборудованный под солдатскую и офицерскую походные кухни. Два кашевара на обе стороны вагона раздают обед, который в полчаса разобран весь. Люди обедают не торопясь – у себя в вагоне или на лужайке. Подхожу к обедающим и пробую из котелка: на обед сегодня суп из молодого картофеля с вермишелью; смею уверить непрошеных газетных печальников солдатского житья-бытья, туживших про то, как солдату холодно и голодно, что они едва ли часто получают такой суп, когда им приходится путешествовать в купе даже II класса. Интендантство отпускает в пути по 21 коп. в день на человека, и на этот приварочный оклад можно иметь две варки в день с фунтом мяса, останется даже небольшая экономия, потому что во всей Сибири, почти до Байкала, мы платили за отличнейшее мясо от 3 до 5 руб. 50 коп. за пуд.
Офицеры также имеют у себя в вагоне каждый день обед из двух блюд и ужин из одного блюда; и обходится это офицеру 40—50 коп. в день. Ничего подобного, конечно, не получить ни в каком буфете на станции – ни по дешевизне, ни по свежести и питательности продуктов. И неудивительно: заведует кухней свой офицер, повар свой и проч.
Видел я в пути, что не все эшелоны так устроились: часто приходилось встречать, что офицерство перебивалось скудными остатками разной снеди, преподносимой в убогих буфетах сибирских вокзалов, платя за это цены расширенных размеров, по сибирскому масштабу. Но это уж объясняется тогда инертностью и нераспорядительностью эшелонных начальников, потому что при каждом воинском поезде имеется, или может быть, вагон, оборудованный для солдатской походной кухни, в котором весьма просто устроить хотя бы небольшую кухню-таганчик. Если таких кухонь в полку нет, полезно их перед походом завести, – хотя бы по одной на батальон, потому что настоящая офицерская походная кухня имеется всегда лишь одна на весь полк, которая обыкновенно держится при штабе полка. Поэтому при малейшем удалении батальона от полка, – что на театре войны неминуемо случается часто, – офицерам этого батальона придется мириться с пищей из солдатского котла; следовательно, небольшие походные кухни-таганки сослужат службу каждому батальону не только во время переезда по железной дороге, но и на театре войны.
Замечу кстати, что я знакомился также и с содержанием буфетов (только в отношении пищи!) на сибирских вокзалах; я должен сказать, что можно питаться и там – не дороже и едва ли хуже, чем в Европейской России; но, разумеется, обходится и дороже, и хуже, чем довольствоваться собственными средствами из собственной кухни. Все же надо отнести к области бессовестных выдумок циркулировавшие в Европейской России толки, будто при массовом движении войск на Дальний Восток на сибирских вокзалах поедено все и остались только жареные шишки еловые по недоступным ценам.
Нижние чины, как выше сказано, довольствуются из своих походных кухонь, оборудованных в особых вагонах. Но можно довольствоваться и на особо устроенных продовольственных пунктах. Эти продовольственные пункты нельзя не признать – за небольшим исключением – вполне благоустроенными; говорю это не в виде комплимента по чьему-нибудь адресу, а для того, чтобы отметить то, что действительно бросалось в глаза: прекрасная (в большинстве случаев) пища, отличные кухни и хлебопекарни с вольнонаемными иногда поварами и пекарями, на некоторых продовольственных пунктах; имеются даже и хорошие бани для офицеров и нижних чинов. Нельзя не упомянуть и о том, что на всех без исключения станциях и на многих разъездах имеются особые домики с печами, кубами для приготовления кипятку, посредством особых нанятых для этой цели людей; так что при остановке поезда нижние чины всегда находят готовый
