Агрест уже год с лишним не появляется перед объективами камер, при этом выпуская одну коллекцию одежды за другой? И как с этим связаны слова Адриана о том, что отец не разрешал ему ходить в школу?
Несчастный ребёнок с ямочкой на левой щеке. Она проявлялась только в те моменты, когда Адриан улыбался по-настоящему; Тен-Тен увидела этот крошечный дефект мышц в классе во время съёмок фильма.
Ей хотелось помочь этому котёнку выбраться на волю.
Тен-Тен сплюнула зубную пасту, — тоже новую, Жан-Жак поменял всю химию и уходовые средства, с которыми только могла соприкоснуться Хлоя, — и мрачно посмотрела в зеркало.
Адриан Агрест. Светлые волосы и зелёные травяные глаза. Улыбка и боль. Вера в предопределённость судьбы. Подавленность на грани суицида.
Перемещение в новый мир далось Тен-Тен удивительно легко. Ей было не за что цепляться в старом: супруг умер, дети давно жили отдельно и сами успели стать стариками, друзья ушли на перерождение один за другим, кто от травм, кто от войны. Коноха, её любимая деревня, сама не была на себя похожа. Новые здания зубьями стремились вверх, и Тен-Тен радовалась лишь тому, что эти высокоэтажные пики стали появляться за пару лет до её смерти.
Ниндзя были не нужны в новом мире. Над её привычкой носить с собой кунаи и сенбоны посмеивалась молодёжь; война из крови переросла в цифры и банкротство. Чакра начала вырождаться настолько, что Тен-Тен, — вот же курам на смех! — была одной из сильнейших шиноби, оставшихся в живых.
Даже дома, как такового, у Тен-Тен не было: родовой особняк мужа отошёл детям, да и не питала к нему Такахаши нежных чувств. Едва почувствовав себя лишней среди бумажных стен и расписных сёдзи, Тен-Тен ушла. Купила себе небольшую квартирку в криминальном районе, — так оказалось дешевле и интереснее, — и переехала, особо не мучаясь совестью.
Единственное, что у неё оставалось — это воспоминания. О жизни, смерти и о войне. О ямочках на щеках, когда учитель Гай улыбался. О боли в глазах Рока Ли, когда он начинал говорить о семье — неизменное «Я так им благодарен за!» всегда травилось горечью сожаления нелюбимого ребёнка. О светлых волосах Наруто, непослушных, мягких, растрёпанных, как у Кота Нуара.
О травяных глазах Сакуры. И о глупой, воспитанной предопределённости Неджи.
В Адриане было слишком много будящих воспоминания совпадений. Тен-Тен хотелось или убить этого ребёнка, чтобы один его вид не рвал старые раны, или сделать его счастливым, какими могут быть только боги.
И с этим нужно было что-то делать.
Тен-Тен вытерла руки и вздохнула. Будто у неё был выбор. Она просто не сможет убить Адриана, не повернётся на такое рука. Это как пнуть щенка, выброшенного на дорогу и лишившегося надежды. Она всё-таки не была живодёром.
Часы показывали почти пять утра. Тен-Тен прошла в гардеробную, переоделась из пижамы в розовый плюшевый спортивный костюм, захватила кроссовки и направилась к лифту. Если уж ей повезло с чаем и вечерней традицией, то почему бы не возобновить ещё и бег по утрам. В последние годы жизни это было единственное время, когда деревню-город ещё не наводняли люди, и Тен-Тен могла побыть наедине с собой.
С собой Тен-Тен взяла только телефон, — неизменный атрибут техногенного мира, — карту-пропуск для отеля и резинку для волос. Пока лифт ехал вниз, Такахаши сделала пучок и убрала пожитки по карманам. Те предусмотрительно застёгивались, чтобы во время бега добро не растерялось.
В холле отеля её ждал Жан-Жак: собранный, невозмутимый, бодрый. Это было удивительно, потому что спать он лёг намного позже Тен-Тен, она была уверена. Вероятно, у мужчины была директива сопровождать Хлою, пока та пребывает в отеле.
Исполнительный. Такахаши это импонировало.
— Доброе утро. Почему бы не воспользоваться тренажёрным залом отеля?
— Хочу подышать свежим воздухом.
Мимические мышцы сократились, и Тен-Тен с умилением поняла, что Жан-Жан подавил зевок.
— Боюсь, не могу вас отпустить в одиночестве…
— Я договаривалась встретиться с другом.
Они с Лукой действительно договорились встретиться сегодняшним утром, до коллежа. Тен-Тен понятия не имела, учится ли парень, но вот она сама пока не собиралась прогуливать учебное заведение. И дело было не столько в законопослушности, сколько в нежелании привлекать внимание ещё больше.
К тому же, в коллеже был Адриан. Вот уж кто точно старается не пропустить ни одного урока. На памяти Тен-Тен это был единственный ребёнок, который получал столько удовольствия от процесса обучения.
— Не имею ни малейшего представления о личности этого молодого человека, так что вынужден настаивать на охране.
Судя по уголкам губ и лёгком прищуре, с Жан-Жаком было легче согласиться, чем пытаться отвязаться от соглядатаев. Тен-Тен деланно-беззаботно пожала плечами и закатила глаза.
— Бог мой, Жан-Поль, ты как наседка! Ну давай сюда свою охрану! Только никто из них всё равно за мной не угонится! Никто и ничто не помешает мне обрести фигуру мечты, ты слышал меня?
— Естественно. Не хотите ли выпить воды перед прогулкой?
— Пробежка, Жан-Клод, это про-беж-ка! Никакого гуляния, исключительно фитнес и подтянутые ягодицы!
Жан-Жак издал звук, который Тен-Тен классифицировала как смешок. Затем он переговорил с кем-то по рации, — быстро и, похоже, на каком-то птичьем языке, потому что слов оказалось практически не разобрать, — и кивнул девушке.
— Ваша охрана сейчас подойдёт.
— А что задерживается-то?
— Переодевается для пробежки.
Тен-Тен пожала плечами и уселась на кремовый диванчик в холле. Работники отеля с интересом поглядывали на неё и на Жан-Жака, но не приближались и даже не переговаривались. Каждый делал вид, что очень занят, но, помилуйте боги, какая работа может быть в отеле в пять утра? Это всё была лишь имитация бурной деятельности, не больше.
Разглядывая свои ногти, Тен-Тен думала. Ей нестерпимо хотелось вернуть себе хоть какое-то оружие. Сталь была частью её идентичности; не зря же Такахаши прозвали Стальным Ветром! Вот бы посмеялись её враги, если бы узнали, что теперь Тен-Тен не носит с собой не то что кунаев, но даже завалящих спиц: этот мир изобиловал арками, пищащими на железо, так что спокойно оружие с собой не пронесёшь. Даже в отеле была подобная защита, что уж говорить про другие общественные места.
Она так обрадовалась тому кухонному ножу! Чуть гнутое лезвие, сидящее на клею в дешёвой, некачественной деревянной ручке, казалось ей самым прекрасным из всего, что она видела за тот день. Она обожала оружие, любые его формы, любые виды. Сердце её было навечно подарено метательным звёздочкам и стальным спицам, которые можно было спрятать в складках одежды или в сложной причёске.
В этом
