Я едва заметно улыбнулся и открыл задние дверцы фургона. Она лихо заскочила в него и уставилась на меня недоуменным взглядом, когда я шагнул за ней и закрыл двери.
- Ты что творишь?!
- Не ори. Раздевайся. Живо.
- Что?!
- Ты хочешь погоню? Нет? Тогда снимай штаны и майку, да поживее.
Она колебалась не больше секунды, затем стянула одежду и замерла, считывая мои эмоции. Я отобрал чёрный костюм, завернул в него мешок драгоценностей и спрятал в один из ящиков из-под фруктов. Стянул с себя майку, бросил ее у входа и расстегнул ширинку, приспуская брюки.
- Что, мать твою, ты творишь? - возмутилась девушка, прикрывая руками белье мятного цвета.
- Спасаю тебя от срока, - подхватил ее за ягодицы и усадил на свои бёдра. Она распахнула широко глаза, отталкивая меня от себя.
- Ненормальный! - шипит.
- Слушай внимательно. Когда копы заглянут в фургон, все должно выглядеть так, как будто бы мы пара, внезапно охваченная страстью. Понятно?
Она мгновение глядела с неподдельным недоверием, а затем, услышав шорох шагов за дверью фургона, обхватила ладонями мое лицо и сама впилась в губы долгим поцелуем.
Скрип двери, секундное замешательство и откашливание копов. Девушка испуганно взвизгнула, прикрываясь руками, а я, нарочито серьезно выругался и задвинул ее за свою спину, пряча от посторонних глаз.
- Чем могу быть полезен, начальник? Не могли бы вы не светить, слепит, - подтягивал, скатившиеся на бёдра штаны.
Яркий, голубоватый свет фонарика с подозрением проскользил по всем ящикам и, остановившись на наших лицах, погас.
- Что вы здесь делаете в такое позднее время?
- При всем уважении, капитан, разве не видно? - многозначительно развёл руками, показывая в каком состоянии нахожусь. Девушка театрально сжимала пальчиками мои плечи и стыдливо выглядывала, мол поймали на горяченьком. Неудобно вышло. - Я привёз продукты для кафе за углом и решил отметить окончание рабочего дня со своей невестой. До дома не дотерпели...
Глаза копов тут же метнулись к хорошенькому лицу незнакомки и уголки губ едва дрогнули в понимающей улыбке.
- Вы же не станете возражать, если я проверю правдивость информации, господин...?
- Чернов.
- Русский мигрант? - недоверчивый прищур удалось разглядеть даже в тусклом свете одинокой лампочки фургона. Напарник тенью отделился от разговорчивого блюстителя закона, прежде подсветив номера грузовичка, и исчез, очевидно, в направлении кафе.
- Обижаете. Законный гражданин Соединённых Штатов, бывший военнослужащий в отставке.
- Вот как? - хмыкнул коп.
- Так точно.
- Ничего подозрительного не слышали?
- Увы, мы были слишком заняты друг другом. Кстати, если вы не возражаете, мы бы хотели продолжить... Да, дорогая?
- Угу.
За спиной полицейского мелькнул напарник, что-то шепнул на ухо и оба оценивающе уставились на нас.
- Что ж, хорошего вечера, - буркнул капитан и закрыл дверь фургончика.
Как только дверца захлопнулась, за моей спиной послышался вздох облегчения.
- Надо скорее убираться отсюда...
- Я так быстро не умею. Посидим пол часика и поедем, иначе вызовем подозрения, - развернулся к девушке, взглянул в глаза цвета молочного шоколада и представился, - Глеб.
- Лола. Спасибо, что спас мою задницу. Брат отблагодарит тебя.
Я молча застегнул ширинку и надел майку.
- Этот тот, который бросил тебя на растерзание копам?
- Семеро одного не ждут, - пожала плечами и натянула на стройные ноги штаны.
- Сурово.
- В нашей жизни иначе не бывает, солдатик, - кошкой подмигнула девушка, тая в уголках пухлых губ заинтересованную улыбку....
- Приехали, - тихий голос Бэна выдернул меня из морока воспоминаний. Приподнялся на сидении, выглядывая через лобовое стекло и пересчитывая людей, патрулирующих территорию ветхого рыбацкого домика, предусмотрительно расположившегося на отшибе. Похоже, ее супруг ищет со мной встречи не меньше моего.
Что ж, я весьма польщен.
3.18
Вероника
Время тянулась невыносимо долго. Успела разглядеть каждую деталь ветхого домика и сосчитать количество дощечек на полу. Изредка меня заходили проверять и затягивали потуже узлы. Руки и ноги занемели, так что я даже не ощущала натяжение верёвки. Тело обездвижено, но мысли не связаны, потому, компенсируя вынужденную статику, они скакали от эпизода к эпизоду, не сосредотачиваясь на чем-то конкретном.
Почему-то Джей уверен, что Глеб придёт за мной. Мне бы этого хотелось, равно настолько, насколько бы и не хотелось. Из-за меня он уже достаточно страдал, ещё не хватало ему погибнуть. А что будет, если он действительно не найдёт меня? Джей пристрелит сразу или ещё несколько дней станет ждать его? Лучше бы сразу. Я так устала от всего...
А если Глеб освободит? Что дальше?
Медленно, из центра груди, заглядывая в каждый уголок, поползло отчаяние. Ярким всполохом заискрилось воспоминание нашего последнего дня вместе. Вроде бы, должно быть сладкое послевкусие, но во рту неприятно загорчило...
В последний раз, когда я пыталась бежать, Джей впал в исступление. Он и раньше не отличался чуткостью и нежностью, но в этот раз окончательно слетел с катушек. А виной всему таблетки, которые он нашёл в моей косметичке. Меня перехватили в аэропорту, у стойки регистрации. Ещё несколько минут и я бы оказалась свободной. В другой стране он не смог бы меня отыскать... Но я снова в ненавистном доме, с прямой спиной и плотно сжатыми губами с ненавистью слежу за разгневанным мужем. И он метается из стороны в сторону, размахивает руками и что-то орет, заливаясь багрянцем. Все повторяется, как в дурном сне.
Наконец, вывалив все своё недовольство, он присел возле меня и помахал у носа бластером таблеток:
- Что это?! Я ещё раз спрашиваю!
- Разве не видно? Таблетки.
- Ника, не зли меня ещё больше! Я вижу, что таблетки! Какого черта?!
- А ты что думал? Я, как безвольная пай-девочка, принесу вам с отцом вожделенного наследника?! Никогда. Слышишь?! Лучше убей меня, но не стану от тебя рожать! Ты забрал у меня все, но не мою волю!
Его глаза налились кровью, кисти сжались в кулак и я знала, что за этим не последует ничего нового. За ударом, удар и наступление долгожданной бессознательности, в которой не ощущаешь боли и, вообще, словно не существуешь. Но рано или поздно, покинувшие чувства возвращались, и реальность оказывалась такой же поганой, как и прежде, только теперь, вишенкой на торте становились синяки и ссадины, призванные ещё долго напоминать, чего мне стоила непокорность.
