ни звука Жилён.
Просто стоял, огнем объятый, и улыбался.
От запаха по горлу дурнота вскинулась, и Руслан, стряхнув с себя ошметки веревок, тряпку с лица сорвал, на бок перекатился и… выдохнул. Ничего не стравилось, только сжалось нутро и расслабилось тут же.
А гудьба меж тем оборвалась.
Руслан распрямился, покосился на полыхающее тело, успевшее упасть, глянул на ведьму, пугающе неподвижную, и бросился развязывать ноги. Когда же смог наконец подняться и к костру подбежать, ведьма уже стояла на четвереньках и, содрогаясь всеми косточками, извергала изо рта густую, что кисель, мутную жижу.
– Ве… Дельфира, – позвал Руслан, когда поток прекратился.
Имя ее вспомнилось не сразу, и он поморщился. Разве ж можно о человеке вот так, безымянно, пусть даже мысленно?
«Дельфира. Фира… Привыкай».
Она не ответила. Губы рукавом утерла, на пятки села и на брошенные в траву гусли уставилась, как на еще одного мертвеца.
– Руби, – прошептала наконец.
Руслан нахмурился:
– Что?
Хотелось опуститься рядом, за плечи ее обхватить, встряхнуть, но вот этой блажи точно поддаваться не стоило.
– Голову. – Фира усмехнулась. – Ах, да… они же где-то спрятали твой меч.
– Что ты несешь?!
Она вскинула на него вмиг потускневшие глаза и улыбнулась так жутко, будто у Жилёна научилась:
– Ведьма доказала, что она – зло… убийца… Руби!
Руслан зажмурился на миг, вздохнул, потом за руку ее сцапал и на ноги вздернул.
– Ведьме голову сносить бесполезно, – пробормотал, поднимая гусли.
– Тогда…
– Утихни. Рубить-то не стану, а откусить могу.
Удивительно, но Фира послушалась. Моргнула растерянно, оборачиваться начала, будто осмотреться хотела, но передумала. Застыла снова.
– Уходить надо, – проворчал Руслан. – Смрад невыносимый.
– Я не нароч…
– Тихо. – Он оттащил ее подальше от костра и от тел разбойников, лоб потер, поморщился. – Огонь погасить сможешь?
Жилён стал мостиком меж костром и поляной, и теперь пламя расползалось по округе ватагой рыжих червяков. Возиться и перекапывать все это не было никакой мочи.
Фира кивнула, вряд ли осознавая суть вопроса, присела и коснулась травы кончиками пальцев. И ушли языки пламени под землю, растворились в корнях, сгинули. Даже с черного, безликого теперь, мертвеца огонь сполз, что вода стекла.
Только вонь никуда не делась.
– Вряд ли они далеко Бурана привязали.
Руслан в темноту леса вгляделся и, не успела Фира начать бормотать что-то о помощи, о том, что «может прощупать», пальцы в рот сунул и свистнул. Сначала промолчала ночь, а затем где-то на севере раздалось тихое ржание.
– Идем… И держи. – Руслан протянул гусли, но Фира вдруг отшатнулась от них, за плечи себя обхватила, головой затрясла. – Что?
– Я… нет, ничего.
Она врала и крыло принимала нехотя, с опаской. Но все же забрала, в ладонях подержала, будто прислушиваясь к чему-то, скривилась и наконец под ремень подлезла, закинув гусли за спину.
Боле уносить было нечего, и копаться в вещах татей никто из них не собирался.
Когда же отвязали они коней чужих, восвояси отправили и сами шагнули во мрак чащи, Руслан все же не удержался, протянул руку. Хотел по плечу Фиру потрепать, но мазнул пальцами по тонкой ключице, отпрянул.
– Еще пара мгновений – и я бы сам их убил, – сказал, прокашлявшись. – Медленно и мучительно.
– Ну да, конечно. – Она засмеялась, и на душе потеплело, хотя впору было оскорбиться эдаким неверием.
– Убил бы. Вояки из них так себе, зато узлы вязали славные. – Руслан поджал губы, чтобы не улыбнуться. – Не любопытно, что они хотели уволочь из норы подгорной?
Фира застонала:
– О, нет, ни капельки. Но если неймется, отведи меня к Бурану, а сам ступай.
– Пожалуй, в жизни должно оставаться место тайне…
Глава IV
Фира не знала, рада она вновь на вороном сидеть или нет.
Убеги он – и был бы свободен. Не воспротивься разбойникам – не получил бы на бока страшных ран, которые расходились и сочились кровью при каждом вздохе.
Она успела лишь слегка их затянуть – конь под ее ладонями успокоился, зафырчал, прикрыл глаза, – когда Руслан руки ее отдернул:
– Хватит.
Подумалось, что брезгливо ему после увиденного. И без того ведь не жаловал ведьм, а теперь…
– Береги силы, – добавил Руслан, словно оправдываясь. – А то угодим в новую ловушку, и будешь опять полдня связанная валяться.
– Сам-то… – вяло огрызнулась Фира, не веря ни единому слову.
Она ведь и его пыталась исцелить, хотя бы грудь, где что-то чернело, клубилось и явно болело, но тут Руслан и вовсе отпрыгнул от нее как от чумной.
Силы ее берег? Как же!
– Я не валялся, а шаги обдумывал. И если забыла, освободился сам, никто с меня путы не срезал.
За сим разговор иссяк, невредимый и жаждущий движения Буран застучал копытом, и пришлось трогаться в путь, хотя Фира с радостью бы прилегла под ближайшим кустом и не размыкала глаз до рассвета. Но оставаться в этом лесу ей и самой не шибко хотелось.
Слишком густой сделалась тьма, вязкой, в такой и дышать становилось трудно. Сооруженные Русланом светочи помогали, рассеивали мрак и не давали коням переломать ноги, но Фира молилась, чтобы поскорее если не солнце взошло, то хотя бы луна из-за туч выглянула.
Гусли жгли спину, будто не кусок дерева, а связка углей раскаленных, и от этого в душе поднималась злость.
На себя, на слабость и трусость собственные.
В бою не меч убивает – человек. И не струны сегодня чарами заискрились, а именно она, Фира, ярость свою в гудьбе выплеснула. Боль за косу сожженную, ненависть к мужикам грубым и их обещаниям, стыд за то, как протащили ее по поляне, словно псицу блохастую, и к ногам бросили.
«Гордыня», – усмехнулось нутро.
«Честь», – возразила Фира.
Она не собиралась убивать. Не знала даже, что умеет вот так заражать чувствами, и только когда рухнул замертво первый, когда схлестнулись в схватке второй и третий, поняла, чья злость их на это толкнула. Поняла, но не сумела остановиться.
Потому глупо было теперь гуслей бояться и без конца ремень дергать, мечтая их сорвать, выбросить. Руслан вон меч свой вернул и доволен, хотя совсем недавно убил этим мечом Рогдая и явно не его одного.
Но князь в ладах с самим собой, а Фира… ведьма. И это ей полагалось в костер шагнуть, а не безголовому татю.
– Ты опять его лечишь? – грозно спросил Руслан, и Фира вздрогнула.
Соврала:
– Нет.
– Ладонь светится.
Она было убрала руку с шерсти лошадиной, но передумала, обратно вернула:
– Он меня несет, я исцеляю, все честно.
– Я не дал бы тебе на хворого коня залезть, – вздохнул Руслан. – Раны пустячные. Он от доспехов горца сильней страдал.
– А со мной вообще страдать не должен.
Князь попыхтел, пробурчал неразборчивое что-то и умолк.
А вот лес, напротив, словно оживать начал, говорить, шелестеть и тропы путать.
Фира помнила, что гора высилась справа, так они и продолжили ее обходить. Но когда миновали ручей, близ которого деревья сделались шире и выше, и выбрались в редкий чахлый подлесок, то черная глыба вдруг по другую сторону оказалась.
Кони беспокоились, храпели яростно даже на спокойном шаге, и не усмиряли их боле ни слова ласковые, ни чары. А еще Фира со счета сбилась, сколько верст они уже прошли, сколько часов пролетело, а небо не то что в багрянец рассветный не окрасилось, не посветлело даже.
– Похоже…
– Мы бродим кругами, – закончил за нее Руслан.
От голосов их вспорхнул с ветвей бусый сыч, ухнул раздраженно и растворился во тьме.
– Мне беречь силы или все ж узнаем, что нас путает? – спросила Фира.
– Может, поешь сперва?
Она сглотнула и зажмурилась.
Поесть надо было, и Руслан уже предлагал ей хлеб и мясо из сумы своей седельной, но горький смрад, пусть и остался далеко позади, из памяти никуда не делся.
Сгоревший Жилён пах как жертвенные птицы на капище и как снятая с вертела дичь на пиру. Не было разницы между зверем и человеком, и Фира сомневалась, что однажды сумеет позабыть ту вонь – и страшную улыбку его – и взять в рот хоть кусочек.
– Колдовских сил еда не прибавит, – солгала она, загнав подальше мысли о наставнике и его советах.
«Пустой живот все на себя тянет. Оголодаешь – ни искры не высечешь».
В конце концов, до смерти голодной ей далеко, и пока еще плещутся в крови чары.
– А вот тишина
