Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
Помню, в то время меня изводила песня, которую дочь беспрестанно крутила на проигрывателе. Называлась «Роксана»[37], какой-то мужик этаким фальцетом выводил, что Роксане больше не нужно зажигать красный фонарь, я же вспоминал, что Роза брала с клиентов пятьсот фунтов, и гадал, со сколькими мужчинами она спала. От одной мысли было тошно, однако желание не пропадало. Если честно, даже наоборот. Не знаю, почему так. Извращение какое-то. Наверное, дело в том, что мои шансы как бы росли. Даже сейчас мне за себя стыдно.
Дочь уже сильно беспокоил мой интерес к ее музыке. Она считала, что это ненормально. Выходило, что ее собственный вкус под вопросом. «То есть главное – чтобы не нравилось родителям?» – спросил я, и дочь засмеялась, но не возразила.
В мой следующий приход ВБД опять был с черной повязкой – из-за миссис Тэтчер. «Вот увидишь, – подумал я, – каких-нибудь десять лет – и ты станешь голосовать за консерваторов, совсем как твои папа с мамой. Еще через десять лет в этом сознаешься, а еще через десять будешь за них агитировать». Естественно, я ничего не сказал. Бессмысленно поучать молодежь, надо просто подождать, чтобы она стала тем, кем неизбежно станет.
В подвале Роза сидела в своем старом засаленном кресле возле газового камина. Я изумился: на коленях ее лежал котенок ВБД, она его расчесывала. Пушистый черно-белый зверек с желтыми глазами и заостренной мордочкой перебирал лапами и мурлыкал, точно старый «мерседес».
– Я думал, у тебя кошачья фобия, – сказал я.
– Я тоже думала, – улыбнулась Роза. – Но этот котенок очень милый. Ждет меня, трется о ноги, а ночью просится спать со мной. К тому же я не собираюсь заводить птичку.
– Я потрясен.
– Все меняется, – сказала Роза. – В конечном счете меняется все, абсолютно.
И улыбнулась – как будто пообещала.
Пока она варила кофе, я сидел в кресле и разглядывал трещины в стенах. С каждым моим визитом они ширились. Интересно, когда наконец дом снесут и построят новый?
Роза поставила кофе на стол.
– Я рассказывала о Фрэнсисе и яхте.
– Да, верно.
– Он был хороший. Знаешь, в нем сквозила печаль. Он вызывал во мне мамское чувство.
– Материнское.
– Ну да, материнское. И потом, он был отличный моряк. Вечно занят, вечно что-то проверяет. Вечно смотрит в море. Конечно, он взял меня на борт, потому что хочет мне засадить, думала я, но Фрэнсис ничего не предпринимал. Иногда будто случайно коснется меня, а я потом гадаю, случайно или нет. Может, думаю, эти англичане просто очень воспитанные?
Ну вот, однажды он спросил: «Почему ты уехала из дома?» – и я наговорила кучу всякого, а потом рассказала про Алекса и расплакалась, пожалуй, слегка нарочно, не знаю, мы сидели рядышком на камбузе, и Фрэнсис меня приобнял и сочувственно сказал: «Эх, Роза, всем разбивали сердце. Это еще не повод бежать с родины».
От его сердечности я заплакала по-всамделишному, он дал мне платок, я ткнулась ему в грудь, и рука моя попала ему под рубашку. Случайно, но он решил, что намеренно.
– А где был австралиец? – спросил я.
– Ушел за продуктами. Мы стояли в порту Римини. Было очень романтично.
Иногда хочется стать другой, сказала я, а Фрэнсис ответил, что я ему нравлюсь какая есть. В груди потеплело. И тут, знаешь, мы стали целоваться, и потом все произошло. Как-то раз он сказал, что тоже устал от себя и себе надоел. Не может быть, подумала я, такой молодой, богатый и красивый, ему даже незачем работать, но теперь-то я понимаю, что всякий человек бежит от себя. Все бегут, бегут, а в один прекрасный день остановятся и тогда умирают, но никто никогда не достигает цели. Ты согласен?
– На чем он разбогател? – спросил я.
– На попсе.
– На чем?
– Ну, такие идиотские песни для идиотских групп милых мальчиков и девочек. Сегодня шлягер, а завтра – шпок! – уже никто не помнит. Фрэнсис говорил, полное фуфло. И временами хандрил. Фуфло он лихо сочинял. На этом заколачиваешь деньгу и теряешь ориентиры. Наверное, как хорошая шлюха. А чего ты не напишешь книгу? – спросила я. «Попробую когда-нибудь, если придумаю сюжет», – ответил он. Можешь и меня туда вставить, сказала я, и он засмеялся. Знаешь, говорю, твоя лодка – все равно что пионерский лагерь. Рано встаешь и без продыху занят в обязательных мероприятиях. Фрэнсису это понравилось. Может, он и влюбился в меня потому, что я молола всякую чушь, чтоб его немного развеселить.
Не поверишь, я еще никогда так не вкалывала. Загорела, весь жирок сошел. Я прям пьянела от собственного здоровья, ужасно приятно. Видела дельфинов и морских свиней, на такелаже отдыхали птицы, во рту вечно солено, от тросов ногти обломались, а волосы выгорели аж добела.
Фрэнсис старался растянуть наше плавание, потому что втюрился в меня и любил трахаться. Мы останавливались везде. Он хотел показать мне кучу всего интересного. Знаешь, это поразительно, как быстро плывешь под парусами. А когда ветра нет, идешь на моторах. Каждый вечер – новый порт! Так романтично. Мой паспорт был весь в штампах. Только противно, когда ищут наркотики, собаки шныряют по яхте и все такое. Я себя чувствовала преступницей, хоть в жизни не видела наркотики.
Бонифачо мне понравился. Аликанте тоже ничего. В Гибралтаре у меня обезьяна чуть сумочку не сперла. Эти обезьяны такие ворюги, ну прям сволочные албанцы. Португалия красивая; Фигейра-да-Фош, Матозиньюш. Никогда не ела столько рыбы. Всюду все знали Фрэнсиса – таможенники, рыбаки, хозяева таверн, – и все пускали нас помыться, потому что на яхте душ был паршивый.
Я сама ловила рыбу. Кефаль похерила, потому что она жрет дерьмо, когда в гавани опорожняешь гальюн. Рыбы ждут у сортирной дырки, а потом наперегонки хватают дерьмо, аж вода закипает. Нетушки, решила я, не стану есть рыбу, которая состоит из говна. А в море мы ловили хорошую рыбу. Я поймала невероятную уродину: кошмарные глазищи, странной формы, да еще вся в шипах. Я такую есть не буду, сказала я, но рыба очень потешная.
Ты знаешь, что на судне все иначе называется? Например, стенка – фальшборт, кухня – камбуз, лево – порт, зад – корма, а еще есть специальные слова для узлов и всякого такого. Раньше я их помнила, а сейчас, к сожалению, забыла.
– Тебя укачивало?
– В Бискайском заливе укачало, зараза. Штормило. Ветры, камни, все трещит. Шли на моторах, без парусов. По радио Фрэнсис слушал сводку погоды. На картах вечно линии такие чертил. Волны, огромные, будто горы, набегали с разных сторон, а встречать их надо носом, если успеешь развернуться. На палубе холодно и мокро, а в каюте тошнит. У меня был длинный трос с карабином, я все время к чему-нибудь пристегивалась – из-за волн. А дождь все лил, лил, лил, и ветер резал, как стекло.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
