много. Страх, что она оттолкнет его после этих его горьких признаний.
«Как будто я когда-нибудь смогу», — подумала она.
Амаль осторожно коснулась его руки. Мансур напрягся, но руки не отнял. Приняв это за положительный знак, она придвинулась ближе и легонько сжала его руку.
— Я тоже раньше всегда ждала отца. Мне и сейчас иногда кажется, что я стою в очереди.
— Надежда… — проворчал он.
Она понимающе улыбнулась:
— Да, я все еще надеюсь. Думаю, что однажды я себя переборю, но пока не получается.
— Может быть, сейчас самое время заключить договор, чтобы не дать друг другу снова надеяться.
— Нет, я не хочу терять надежду. И ты тоже не должен, — быстро ответила она.
Амаль накрыла его руку своей. Их ладони поцеловались, пальцы переплелись, и Мансур уставился на их соединенные руки.
— Я хотел бы кое-что тебе сказать, Амаль.
«Я люблю тебя. Снова».
Признание так и просилось на язык.
Мансур взглянул на Амаль. Это было ошибкой. Решимость исчезла.
Румянец залил его щеки. Внутри разразилась буря противоречивых эмоций: радость, что Амаль адекватно восприняла его признание об отношении к отцу, потребность двигаться дальше и раскрыть свою любовь, опасение за ее реакцию на его признание о неудаче с предложением руки и сердца и, наконец, огорчение по поводу того, как она воспримет его признание в истинных чувствах к ней.
— Скажи мне, — мягко попросила она, нежно сжимая его руку.
«Я любил тебя и не перестаю любить».
В ее теплых карих глазах светились доверие и приглашение раскрыться.
«Но я все испортил, и ты меня отвергла, и я по-прежнему уверен, что недостоин тебя», — навязчивым рефреном крутилось у него в голове.
Он никогда не должен был хотеть большего от своего отца. Но он надеялся. И если быть предельно честным с самим собой, часть его все еще оставалась тем глупым маленьким мальчиком, который ждал своего отца.
Однако с Амаль еще не все потеряно. У него есть шанс.
Тем не менее он спрятал эту пугающую любовь к ней. Почти убедил себя, что не отдаст свое сердце ни ей, ни кому-либо еще. И все же он здесь и испытывает мучительное искушение рассказать ей все. Сердце бешено колотится в груди. Сейчас или никогда.
— Помнится, в Харгейсе ты спросила, кто меня поддерживал в Америке…
Он заставил себя не отводить взгляда. Ранимость не в его стиле. Хотя он действительно чувствовал себя уязвленным, когда его отец решил разделить свое внимание и любовь между двумя женами и двумя семьями.
— Я помню, — ответила она с легкой усмешкой. — Я больше не ударялась головой.
Его взгляд остановился на ее виске. Впервые он заметил шрам, когда у Амаль соскользнул хиджаб в больнице. Это был краткий миг. Но вид едва заметного шрама вызывал у него боль, как будто это была его собственная рана.
Странно, что он тогда не понял, что по-прежнему ее любит. Он изо всех сил пытался отделить ее боль от своей. Но это невозможно, потому что они — одно целое. Всегда им были, есть и будут, что бы ни случилось с этого момента.
Он глубоко вдохнул и с едва заметной дрожью в голосе произнес:
— Я ответил тогда «никто». Я не лгал.
Он всех оттолкнул, ни с кем не общался, с головой окунувшись в учебу. Потом сосредоточился на карьере и, получив пост главы крупной компании, по-прежнему имел плотный график работы, посещая только те мероприятия, на которых был обязан появляться, как генеральный директор. Затем Амаль снова вошла в его жизнь. И впервые за долгое время он позволил это женщине.
— Я сделал свой выбор, — сказал он, сжав ее руку. — Я решил жить один. Мне никто не был нужен. Но ты все изменила.
«Ты меня изменила», — пронеслось у него в голове.
Мансур судорожно сглотнул. Его голос звучал хрипло, когда он продолжил:
— Ты неожиданно позвонила справиться, как у меня дела.
И этот звонок буквально изменил его жизнь. Он перестал думать о бизнесе, утонув в милых интонациях ее нежного голоса. Ее забота поразила его. Он не думал, что кто-то еще беспокоится о нем, кроме матери.
Он влюблялся в нее медленно и постепенно. В конце концов Амаль первая призналась, что любит его. И тогда он пришел, чтобы надеть ей на палец обручальное кольцо и навеки отдать свое сердце. Он искренне надеялся, что она примет и то и другое.
Но все вышло по-другому, печально подумал он.
Это уже история.
Но вот он снова держит ее за руку, смотрит в глаза… Чем закончится их сегодняшний разговор?
— Мы разговаривали каждый день. Ты поддерживала меня. Для меня это было очень важно. Мне тоже захотелось о тебе позаботиться.
Он заметил, как Амаль непроизвольно поднесла руку к виску.
— Болит? — участливо спросил Мансур.
Он уже задавал этот вопрос, и она ответила «нет», но это не ослабило его беспокойства за нее.
— Нет, хотя иногда покалывает и пульсирует. Рана зажила хорошо.
Ее тихий вздох вырвался наружу и согрел его руку, когда он погладил ее по щеке. Амаль прислонилась щекой к его ладони, и его сердце забилось сильнее, когда она закрыла глаза и свободно и счастливо улыбнулась ему.
— Очень жаль, что ты не помнишь…
Она с трудом открыла глаза.
— С тех пор как я приехала в Аддис-Абебу, я стала спокойнее относиться к провалам в памяти.
Мансур почувствовал облегчение.
— И чувствуешь себя увереннее? — спросил он.
— Да, — подтвердила Амаль.
Ее ответ решил дело. Теперь Мансур знал, как ему поступить. Не важно, как она к нему относится. Он должен ей рассказать.
Он вскочил, чем несказанно ее удивил, и отрывисто бросил:
— Жди здесь. Я сейчас.
Амаль кивнула, а Мансур кинулся в спальню.
Амаль не сиделось. В ожидании Мансура она прохаживалась по гостиной, сгорая от любопытства.
Вскоре он вернулся. Он выглядел более бодрым, чем в течение всего вечера. Почти сразу же она заметила, что он что-то держит в руке.
— Амаль, я скорее должен кое-что тебе показать, чем сказать.
Она поспешила ему навстречу, больно ударившись ногой об угол кофейного столика.
— Осторожно!
Мансур подскочил и схватил ее под руку. В его глазах светилась искренняя забота, которую она замечала уже не в первый раз. Но сейчас в воздухе витало что-то особенное. И она беспокоилась, не готовит ли им судьба новое испытание. Она считала, что в их отношениях наметился определенный прогресс. Ей нравился Мансур, Амаль знала это. Он привлекательный мужчина, и, похоже, она в него влюблена. Но теперь она задавалась вопросом,
