Она стала ездить в командировки, стала подниматься по карьерной лестнице…
— Скажите, вы лично с ней когда разговаривали? До того, как ваша дочка заболела?
— Нет. После. Нина приезжала ко мне, когда с Олечкой случилось это несчастье, мы с ней разговаривали, она пыталась меня успокоить, все внушала мне, что это временно. Я вот, как и вы, все пыталась узнать у нее, выпытать, что за мужчина надругался над Олей, откуда он. Но Нина ничего не знала. И я ей поверила. Если бы она знала, обязательно сказала бы. И вообще, начала бы действовать, помогла бы найти его, обратилась в полицию… Она любит Олю…
— Она не делилась с вами своими планами? Ну, что хочет начать новую жизнь, развестись и все такое?
— Говорила, конечно. Что ей все опостылело, что она так больше не может и не хочет. Что Ивана она разлюбила и что удивляется сейчас, как могла вообще не разглядеть в нем такого мерзавца и бездельника. И что ей стыдно прежде всего за себя, за свою близорукость. Она хоть и не говорила прямо, но я догадалась, что он ее поколачивал.
— Она не говорила, куда конкретно отправится, что будет делать, как зарабатывать себе на жизнь? Может, встретила другого мужчину?
— Да, говорила, конечно. Что поедет в Москву на повышение, ну, типа в командировку, а потом, может, и останется там, снимет квартиру.
— Про Ярославль ничего не говорила?
— Нет, а что?
— Вы не знаете, где она покупала или заказывала черное бархатное платье?
— Нет. Но портниха у нее была. Таечка. Маленькая такая аккуратная женщина. Знаете, она такая маленькая, что когда делает примерку клиентке, то встает на маленькую табуретку… У нее руки золотые! А какие филигранные швы! Возможно, у Таечки она и шила платье. Но что за платье? Почему вы спрашиваете о нем?
— Нина сказала Кате Григорьевой, что начнет с Ярославля и что платье, черное, бархатное, уже готово. Вот как-то так. Вы не знаете, что бы это могло означать? Кстати, Наталья, не могли бы вы записать номер телефона портнихи или ее адрес?
— Конечно! — Она открыла телефон, нашла нужный номер и продиктовала Жене. После чего задумалась: — Ярославль… Не знаю. Она никогда раньше ничего не говорила про Ярославль. Ездила туда, конечно, за покупками. Но мы все ездили. Обычное дело.
— Но что она могла там начать?
— Возможно, новую жизнь. Катя сказала мне, что она последнее время жила там, снимала квартиру, и что оттуда съехала, и вот теперь ее не могут найти.
— Ваша Оля тоже не может знать?
— К сожалению, нет… Знаете, я как ни приду к ней, она все спит. И все это мне не нравится. Словно ее так не лечат, а просто глушат таблетками, чтобы она никому не мешала, чтобы просто лежала на кровати, как бревно. Уж не собираетесь ли вы навестить ее?
— Нет-нет, — поспешила успокоить ее Женя.
Она на самом деле не видела в этом смысла. Все твердят одно и то же — Нина ушла от мужа и переехала в Москву. Все. Даже про Ярославль никто ничего не знал. А ведь это близкие подруги Нины.
— Какое варенье вкусное… — сказала Женя, чувствуя, как необъяснимая тоска подбирается к горлу, словно комок со слезами. Словно она заранее знает, каким унылым и тяжелым покажется после ее ухода вечер для Натальи. Она останется одна наедине со своим горем.
— Да, это я в прошлом году калину собирала. Вернее, мы с Олей ходили в лес, собирали.
— Наталья, тогда ответьте мне, пожалуйста, на последний вопрос: вы слышали что-нибудь про золотую устрицу?
— Ба! Ну конечно! — оживилась женщина, и глаза ее просияли. — Вот ребус-то ребус! Точно! Перед тем как уйти, Нина сказала мне одну странную фразу: «запомните, мол, тетя Наташа, “Золотая устрица”»!
— И? Вы спросили ее, что бы это значило?
— Конечно, спросила.
— И?!
— Она загадочно так на меня посмотрела, сощурила свои глаза и рассмеялась. И все. Убежала по своим делам. Она была такая хорошенькая в тот день, нарядная, туфельки на тонком каблучке… Я еще подумала тогда… вернее, пожелала, чтобы она встретила хорошего мужчину. Пожелала ей счастья.
Женя сердечно поблагодарила Наталью за то, что та уделила ей время, и, оставив ей свою скромную визитку, где, кроме имени и телефона, ничего не было, попросила позвонить, если она что-то вспомнит или узнает про Нину, и поспешила уйти.
Старый дом давил на нее, словно в нем сконцентрировалась какая-то нехорошая, тяжелая и душная энергия. Возможно, здесь жили такие же душные и нехорошие люди? Может, там кого-нибудь убили?
Она вернулась в машину, и тотчас ей позвонил Борис. Спросил, как дела, чем они занимаются?
И Женя, у которой на тот момент просто не было сил лгать и что-то выдумывать и которая в этот момент все еще находилась под впечатлением от встречи с Натальей Дмитриевой, выдала мужу всю правду о том, зачем они все трое отправились в Рыбинск. Сказала и, как это с ней часто случалось, сразу же пожалела об этом. Борис и без того не доверял ей, а теперь вообще заклеймит ее позором или, еще хуже, пригрозит разводом.
— Так я и знал…
Она услышала, как он вздохнул.
— Не могла тебе сказать правду, знала, что мне придется отпрашиваться у тебя, как дочке у папы… А я не хочу. К тому же я не совершаю никакого преступления.
На второй линии возник звонок Реброва.
— Ты не переживай, — услышала она, — уехала по делам, и уехала. Что ж, значит, я сам виноват, раз так все складывается… В следующий раз говори правду, и не надо у меня отпрашиваться. Просто ты никак не поймешь, я боюсь тебя потерять. Вот и все.
— Так ты не сердишься?
— Нет. Давайте там, смотрите… Будьте осторожны.
— И Петру от тебя не достанется?
— Мне главное, чтобы они помирились уже… И вообще, возвращайтесь поскорее, я скучаю.
— Борь, здесь Валера на проводе…
— Все. Целую. Звони, не пропадай.
Она отключила Бориса и тотчас услышала голос Реброва:
— Женя? У тебя все в порядке?
Голос у него был встревоженным. А еще он тяжело дышал, как если бы во время разговора быстро шел или даже бежал.
— Да, мне есть что тебе рассказать…
— Женя, Нину Коротич убили.
— Нет!
Господи, только не это! Как же так?!
— Ее труп нашли на берегу пруда, по дороге в Подушкино. Видимо, труп сбросили с небольшого моста, целясь в воду, но он упал совсем близко к воде и никуда не делся, зацепился одеждой за какие-то коряги, кусты…
— А это точно она?
— Я попросил коллег прислать
