и широкими прыжками побежала в нужную сторону, считая шаги – игрок не может держать мяч у себя слишком долго. Впрочем, мне это и не светило: дурацкий Нахаши, снова пасущий меня, выскочил сбоку, недружелюбно замахиваясь битой.
Пепел!..
Я зашипела, уклоняясь. Понимая, что этот гад от меня не отстанет, наоборот – теперь еще и его дружки готовы присоединиться, – я крутанулась на месте и отдала пас нашей третьей нападающей, Вайре. Получилось низковато, но она, молчаливая, верткая и ужасно талантливая, поймала. Правда, вскоре рухнула как подкошенная: лассо соперника дернуло ее за ногу.
Мяч недолго катился по газону – чужой нападающий по имени Самми подцепил его плоским краешком своего стика, подбросил и ловко поймал в сетчатый карман. Веселой газелью он рванул через поле, ловко уклоняясь от наших защитников и перепрыгивая скользящие змеи лассо. У него оставался всего один шаг до обязательного паса – или удара по нашим воротам, – когда Кадия вынырнула перед ним с широкой улыбкой и битой наперевес. Самми мгновенно остановился, развернулся, ища открытого игрока для передачи – и в этот момент на него сбоку налетел Эннигор.
Да, нападающим тоже можно вступать в схватки.
Капитан без затей врезался в соперника плечом, и тот, стараясь сохранить равновесие, сделал несколько запутанных шагов – лишних, – о чем мгновенно сообщил судья пронзительным свистом. Впрочем, мяч так и так ушел от него: ведь, стараясь не потерять равновесие, Самми выставил руку со стиком в сторону, и теперь вожделенный мячик снова катился по траве. Эннигор подцепил его и по диагонали рванул в обратную сторону – прямо ко мне. Я следила за ним, заняв удачную позицию неподалеку от ворот соперника.
«Ты же видишь меня, кэп?» – я поймала взгляда Эннигора.
«Естественно, вижу!» – блеснул глазами он.
У него было всего восемь шагов. Пожалуйста, добеги! Шесть… Три… Последний.
И…
Болельщики взвыли – кто от радости, кто от разочарования, – когда я приняла мяч на стик и сразу же, в развороте, закинула его в верхний левый угол прямоугольных ворот.
– А-А-А-А, умница-а-а! – Кадия налетела на меня, сшибая с ног, а сверху с готовностью (хоть и по привычке молча) напрыгнула Вайре, затем Эннигор. Полминуты спустя я уже еле дышала, придавленная горой тел, и всей душой надеялась, что Дахху на трибунах, если что, исцелит мое расплющенное тело.
Эх! Обожаю тринап!
Дело господина Чудо
Тинави из Дома Страждущих
Это было так неловко: оглушительно чихнуть в блистательном храме богини Селесты. В абсолютной тишине, в торжественный момент молчания в конце мессы, на которую пришла, по ощущениям, половина Шолоха.
И половина этой половины дернулась, вздрогнула и подпрыгнула на месте от моего мощного чиха. Другая половина активно закрутила головами, пытаясь понять, кто это у нас такой невоспитанный. – Прахов прах!.. – прижимая ладонь ко рту, я пригнулась и попробовала укрыться за Полынью. – Спрячь меня, Полынь!
– От гнева народного? Ни за что, – фыркнул напарник.
А потом еще и сделал шаг вбок, оставляя меня одну-одинешеньку наедине с моими микробами и позором.
Впрочем, все уже потеряли ко мне интерес, вновь вернувшись к своим желаниям и благодарностям, которые особенно хотелось проговорить в преддверии праздников.
Это одна из наших традиций конца года. Лесные жители идут в какое-нибудь место, настраивающее на высокий лад, и там поочередно благодарят прошлый год за то, что он дал им и не дал, а потом выражают свои намерения на следующий. Все происходит мысленно: получается что-то вроде долгого искреннего монолога, слушать который если кому и пристало, то только богам-хранителям. Поэтому большинство шолоховцев в конце декабря направляются в церкви и проделывает все эти штуки там.
Я же обычно хожу к своему любимому Камню Мановений. Но сегодня мы с Полынью оказались в храме Селесты потому, что сюда пожелал прийти наш клиент: приехавший на встречу с главой ведомства дипломат из Скайсгарда, которого мы сопровождаем в роли то ли надсмотрщиков, то ли телохранителей – как и принято у Ловчих.
Скайсгардец – по виду настоящий бородатый воин – на своем жизненном пути приобрел столько врагов, что за последние три дня его пытались убить уже четырежды. По мне, так это признак того, что дипломат из него так себе.
Во время вчерашней стычки нападающие сбросили меня в ледяные декабрьские воды реки Нейрис. Я вынырнула живой, но с насморком. И поэтому сейчас изо всех сил сдерживалась, чтобы не чихнуть повторно, окончательно осквернив тем самым своды храма.
Наконец месса закончилась. Горожане тихонечко, в задумчивом и благостном молчании, потекли к выходу. Наш дипломат поспешил к священнику у кафедры, чтобы попросить у него благословения, а мы с Полынью наблюдали за ним, стоя возле стола со свечами и подношениями.
– Апчхи! – опять сдавленно чихнула я, но на сей раз этот позорный звук потонул в шелесте плащей и шорохе разговоров.
Полынь покачал головой:
– Малек, ты совсем расклеилась. Давай я сам провожу Годрика к выезду из города, а ты иди к аптекарю. Как-то грустно болеть перед праздниками.
– Не хочу пропускать проводы этого красавца, – я потерла слезящиеся глаза. – И вообще, я за него переживаю. Вот оставим мы его на границе Шолоха, помашем ему вслед, а дальше?.. Вдруг его уже через пару сотен метров убьют? Вчерашние ребята были воистину ужасающими.
– Слушай, ну не можем же мы за ним всю жизнь ходить, – здраво возразил Полынь. – Да и вообще: сюда из Скайсгарда он добрался живой и здоровый. Что-то мне подсказывает, что обычно он сам прекрасно обеспечивает свою безопасность, а в эти три дня выставлял нас вперед из сугубо прагматических соображений: зачем зря напрягаться, если тебе выдали двух помощников?
– Все равно я тоже хочу его проводить.
– С таким насморком это просто неприлично.
Я рассмеялась:
– М-м-м, как же ты всегда избирательно вспоминаешь о существовании приличий, Полынь!.. А насморк. Хм. Давай я куплю у священника фигурку адоранта? Пусть он вымолит мне исцеление!
Полынь закатил глаза так лихо, что я испугалась, они уже не вернутся обратно. Весь его облик сквозил скептицизмом.
– Скажи, что ты шутишь, – потребовал Внемлющий.
Адоранты были крохотными скульптурками в виде человечков в плащах-летягах, на подставке которых купивший их писал просьбу, обращенную к небесам. Затем покупатель ставил адоранта на специально предназначенный для этого выступ в храме Селесты, после чего фигурка молилась за заказчика вместо него самого – сто одиннадцать дней подряд. Затем фигурка магическим образом рассыпалась в воздухе на яркие искры. Поговаривали, что это священники просто убирали их в подсобку, стесывали старые тексты и вновь продавали пастве, но как-то раз я своими глазами увидела исчезновение адоранта. Правда, это было после того, как преступник, за которым я охотилась, хорошенько приложил меня по голове ритуальной чашей для святой воды, так что в этом случае я – ненадежный свидетель.
Сейчас, в конце года, весь храм богини Селесты был уставлен такими адорантами. Улыбающиеся, мрачные, приплясывающие, касающиеся пальцами лба, – они выглядели совершенно по-разному и, пожалуй, придавали интерьеру определенную живость. Эдакая каменная вечеринка!
Между тем наш Годрик, довольный настолько, насколько бывают довольными только туристы, прикоснувшиеся к аутентичной чужой культуре, вернулся к нам танцующей походкой.
– Я готов отправляться домой! – воскликнул он. – И настаиваю на том, чтобы по дороге мы зашли в «Чарующие Сладости Госпожи Пуэлиш». В благодарность за то, как вы помогали мне в эти дни, я просто обязан угостить вас теми чудесами, что продаются в этой пряничной лавке. Елочки из марципана, леденцовые шары с сахарным снегом или крохотные карамельные гондолы в стаканчике с ванильным молоком – что вы предпочитаете, госпожа Страждущая? Впрочем, зачем я спрашиваю! Конечно, мы возьмем все сразу!
Я с широкой улыбкой повернулась к Полыни:
– Лекарь откладывается. Я уже столько дней мечтаю зайти в эту лавку – и все никак!
– Ну тогда хотя бы выпей мой мятный сироп от кашля, – вздохнул Внемлющий, доставая для меня крохотную бутылочку.
Если в храме собралась, по ощущениям, добрая половина Шолоха, то в лавке госпожи Пуэлиш можно
