Книга Дикари - Шеридан Энн

— Наблюдай.

Я слетаю вниз по лестнице, чувствуя себя так, словно мне только что сошло с рук убийство, хотя я не обманываюсь. Я не так умна, как притворяюсь. Если бы Леви хотел поймать меня и применить на практике этот новый “папочкин” трюк, он бы так и сделал, но он предпочел бы видеть меня сытой и здоровой, даже если для этого ему придется несколько часов подождать с ноющими синими яйцами.

Я вставлю на нижнюю ступеньку как раз в тот момент, когда Маркус проходит в столовую и останавливается на пороге, ожидая, пока я догоню его.

— Привет, — говорит он, его глаза быстро скользят по моему телу и загораются желанием, когда он замечает черное нижнее белье, едва прикрытое шелковым халатом. Его рука ложится мне на плечо, и он притягивает меня ближе к своей груди, целуя в лоб, в то время как другая его рука опускается ниже и ложится на мою задницу. — Ты в порядке?

— Просто проголодалась, — говорю я, оглядывая огромную столовую и обнаруживая Дила и Доу, отдыхающих в углу комнаты, они оба лежат на собачьих кроватках. В то время как Доу выглядит совершенно нормально, Дил далек от этого. Его язык свисает из пасти, когда он лежит на спине, его бинты отчетливо видно. Его глаза закрыты, и его яростный храп говорит мне, насколько он на самом деле в отключке. Дил никогда не теряет бдительности, даже во сне. Он — идеальный пример того, как можно спать с одним открытым глазом, но прямо сейчас сюда мог бы войти слон и нагадить по всей комнате, а он просто продолжал бы храпеть, высунув язык.

Мне неприятно видеть его в таком состоянии, но я рада, что его обезболивающее, кажется, помогает.

Проходя вглубь комнаты, я ловлю себя на том, что ненавижу ее. Я привыкла к замку парней, и находиться в доме Джованни все еще кажется неправильным. Хотя я вряд ли могу ожидать, что мальчики будут править империей из своего тюремного замка за миллион миль отсюда. Это то место, где они должны быть, где мы должны быть.

Рука Маркуса скользит по шелковому халату, обводя изгибы моего тела.

— Я тоже, детка, — говорит он, и его голос становится низким от двусмысленности.

Я мягко толкаю его в грудь, на моих губах появляется усмешка.

— Прекрати, — смеюсь я, слишком хорошо зная, что, хотя у меня в голове миллион монстров и я все еще пытаюсь оставить последние несколько дней позади, нельзя отрицать, что парни заставляют меня чувствовать себя живой впервые за несколько дней. У них есть способ заставить меня забыть, заставить жить настоящим моментом и вызвать неожиданные улыбки на моем лице. Роман определенно не в счет… большую часть времени. Шило в его заднице мешает ему жить полной жизнью, но я его не виню. Дерьмо, которое ему пришлось вынести, не похоже ни на что из того, что я когда-либо могла себе представить, и что-то подсказывает мне, что я осознаю лишь малую его часть.

— Это невозможно, — говорит он, наблюдая, как я пересекаю комнату и опускаюсь на место во главе стола, место, которое раньше принадлежало Джованни. Я беру из вазы виноград и откидываюсь на спинку стула, закидывая ноги на самый край стола и позволяя шелку соскользнуть, обнажая бедра больше, чем раньше я могла себе позволить до встречи с парнями.

Взгляд Маркуса задерживается на моем бедре, но, видя, с каким ожесточением я поглощаю виноград, он отбрасывает свои порочные мысли и начинает накладывать еду в тарелку.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, ставя тарелку передо мной. — Ты какое-то время проспала.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, — отвечаю я ему. — У меня действительно не было возможности подумать об этом, и, честно говоря, не хочу. Я просто… Зла, и каждый раз, когда малейшее воспоминание вспыхивает в моей голове, я остаюсь с непреодолимой потребностью жестоко зарезать твоего отца, как гребаное дикое животное.

Он кладет руку мне на плечо, и я жду, что он скажет мне дышать, быть терпеливой и позволить им справиться с этим, но это даже близко не то, что вырывается у него изо рта.

— Хорошо, — говорит он мне, его обсидиановые глаза темнеют от яда. — Держись за это чувство. Позволь ему гореть глубоко внутри тебя, как чертова преисподняя, и разрастаться, как раку, растущему внутри тебя. Ты получишь то, что тебе причитается. Я обещаю тебе, детка. У тебя будет свой шанс с ним, и когда ты это сделаешь, я хочу, чтобы ты разожгла это пламя и направила его против него. Это будет гребаный кровавый шедевр. Жестокий и порочный, и ты будешь выглядеть, как гребаный ангел-мститель, делая это. Месть будет твоей.

Я тяжело сглатываю, его решимость и возбуждение при одной мысли о том, что я доберусь до их отца, заставляют что-то гореть глубоко внутри меня, и это не то пламя, которое вызывают во мне порочные игры Джованни, а совсем другое, то, которое заставляет меня быть готовой повалить Маркуса на стол и трахать его, пока я не закричу.

— А как насчет вас, ребята? — Спрашиваю я, удерживая свои грязные мысли при себе. — Вы все годами подвергались пыткам от рук вашего отца, и я знаю, что вы дали бы мне все, что я хочу, но вы, парни, заслуживаете того, чтобы быть теми, кто оторвет его плоть от его тела.

— Не обманывайся, моя сладкая девочка. То, что мы позволим тебе покончить с ним самым мучительным способом, который только можно себе представить, не означает, что он будет передан тебе в целости и сохранности. Мы возьмем свое. Нам предстоит наверстать годы дерьма. Тебе повезет, если ты поиграешь с ним незадолго до того, как он окончательно сдастся.

Этот знакомый жар усиливается, и когда я вспоминаю, что Леви готов и ждет меня наверху, это желание беспорядочно пульсирует во мне. Интересно, согласятся ли они на секс втроем.

Мои глаза горят от возбуждения, когда я беру вишенку со своей тарелки и отправляю ее в рот. Я пальцами скольжу вверх по ноге Маркуса, когда я смыкаю рот за вишенкой и отрываю плодоножку от своих губ. Маркус смотрит на меня с желанием, и я медленно раздвигаю ноги, позволяя другой руке упасть на бедро.

Маркус отодвигает мой стул от стола и ставит меня так, чтобы я оказалась прямо перед ним. Он нависает надо мной и берет меня за подбородок,