был сияющим маяком, показывающим, что путь мудреца не растворился во тьме истории, но что он так же актуален сегодня, как и много веков назад. В конце концов, некоторые монахи пошли по его стопам, возможно, не сумев сравниться с ним в решимости и упорстве, но всё же готовые приложить усилия — выйти из зоны комфорта, уйти в леса в погоне за окончательной свободой от оков мира. Для этих монахов Бханте был живым наставником и примером для подражания.
Целеустремлённость
Главной целью Бханте Ньянадипы было объединить своё понимание Учения Будды и твёрдое усилие практиковать в точном соответствии с ним. Он был целеустремлён и не отвлекался на мирские дела, не говоря уж о плотоугодии, и не тратил время на пустые вещи. Он считал, что единственный способ вести жизнь монаха-отшельника — это следовать указаниям Дхаммы-Винаи Будды, и в этом вопросе он был непоколебим. Это стало основой для его верности серьёзному изучению и практике.
Его непреклонный характер проявился ещё до того, как он стал монахом. Его брат Бернар вспоминает, что Дениз всегда был немного упрямым и обладал сильным, независимым характером. «Он делал свой собственный выбор и следовал своему разуму», — вспоминает он. Возможно, это было связано с влиянием их отца, который был описан подобным образом, или же это могло быть результатом трудных обстоятельств детства Бханте и Бернара.
Бханте Ньянадипа говорил по секрету, что в монашестве его никогда не захватывали чувственные удовольствия, потому что он умел эффективно охранять свой ум и тем самым подавлять такие импульсы. Но он рано понял, что у него есть вспыльчивость, и что ему придётся много работать, чтобы держать её в узде и в конце концов освободиться от неё. В конце концов, благодаря тщательному самоанализу, он смог ясно увидеть, что именно его собственное высокомерие и чванство подпитывают эту склонность к гневу, и ему было трудно принять, что другие могут думать о нём иначе, чем он сам. Это была неувязка, возможно, уязвленная гордость, и это причиняло ему сильную боль. Эта склонность к гневу проявлялась в несколько грубой и сдержанной манере общения с другими людьми, и это его не очень радовало.
Даже в более поздние времена при случайном знакомстве могло показаться, что ему не хватает сочувствия, доброты или заботы о других. Однако монахи, знавшие его лучше, понимали, что это не так. Напротив, они помнили, как комфортно было находиться рядом с ним, как приятно было сидеть с ним, и они стали смотреть на него как на эдакого духовного “дедушку”. Но Бханте, конечно, не проявлял интереса к мирским делам и не говорил о таких вещах. Его также не интересовали похвалы и даже почитание, которые он мог бы получить, поскольку он не был очарователен и никогда не создавал впечатления, что ему что-то нужно. Поэтому кому-то могло показаться, что Бханте Ньянадипа был холоден, но его лицо всегда светлело, когда разговор касался Дхаммы, и когда его посещали искренние монахи.
Правда, посетителей к нему обычно не пускали, особенно во время затворничества. Бханте обычно соглашался принимать гостей только одну неделю в году — примерно во время Магха Пуджи в феврале. Обычно монахи в соответствии с требованиями Винаи проводят вассу, живя в одном месте с полнолуния июля до полнолуния октября. Но Бханте добавлял ещё три месяца, в общей сложности шесть месяцев в затворе, и сообщал жителям деревни, чтобы они вообще никого не пускали к нему в кути.
Однажды к Бханте без предупреждения пришёл послушник. В то время, в начале своей жизни в качестве лесного монаха, Бханте Ньянадипа обычно не оказывал гостеприимства непрошеным гостям, давая понять, что сейчас неподходящее время для общения с ним. Он даже мог попросить незваного посетителя уйти. Однако иногда его сострадание брало верх над строгой решимостью защитить своё уединение, и тогда он мог быть вполне открыт для обсуждения Дхаммы. Так и случилось, когда появился этот монах. Бханте приготовил напиток послушнику и себе, они сели вместе и хорошо поговорили о Дхамме. Затем он пригласил молодого монаха остаться в пещере-убежище, которая на самом деле является выступом, уходящим на сто метров вглубь джунглей. И хотя к тому времени начался дождь, Бханте настоял на том, чтобы помочь ему устроиться в пещере. Послушник чувствовал себя очень неловко, когда столь почитаемый старший монах помогал ему таким образом, но Бханте сказал ему, что это надлежащее служение, обязанность монаха, предписанная Буддой. Нет нужды говорить, что послушник был впечатлён таким проявлением сострадания.
Хотя в Бханте Ньянадипе не было настоящего огня гнева, он мог решительно отвергать обстоятельства, которые его тревожили. Те, кто общался с ним, заметили, что у него была определённая потребность в порядке: то, куда он клал вещи, всегда было обдуманным, и если кто-то приносил ему что-то, он указывал, куда это следует положить. Он также ценил пунктуальность, когда люди приходили увидеть его. Такие черты характера, вероятно, нормальны для того, кто живёт один в течение многих лет, и практика самодисциплины, особенно у человека, склонного к нетерпению, может проявляться в подобном стремлении контролировать своё окружение. Как Бханте Ньянадипа смог найти правильный баланс в этом отношении, мы не знаем.
Интересное описание раннего характера Бханте можно найти в некоторых высказываниях Бханте Бодхесако после возвращения Бодхесако на Шри-Ланку из Тайланда в 1982 году. У него и Бханте Ньянадипы была долгая дискуссия — о Дхамме, конечно! — и в письме своему другу в Тайланде Бханте Бодхесако сказал о Бханте Ньянадипе, что он «очень собранный, не ходит вокруг да около, говорит то, что нужно, и не более того, хотя и проявляется некоторая жёсткость, возможно, необходимая, когда человек развивает прямолинейность. В нём нет ничего легкомысленного, мало шансов на почести или забавы. Он прошёл через тяжёлые времена и закалился в процессе, и твёрдость естественна. Это временная твёрдость». В более поздние годы Бханте Ньянадипа говорил, что сначала в практике приходится идти трудным и болезненным путём, и что, возможно, позже, с развитием прозрения, можно будет начать понимать, как практиковать с некоторой лёгкостью. Его жёсткость, как считал Бханте Бодхесако, объясняется относительным недостатком саматхи, который Бханте Ньянадипа также признавал и над которым работал. Но в целом Бодхесако был впечатлён его решимостью: «Он дал мне гораздо более сильное ощущение того, как следует практиковать Дхамму, а также гораздо более сильную решимость делать это».
После более тесного общения с монахами в Лаггале его личность постепенно изменилась. Если раньше
