учебник по ирьениндзюцу, но она не выглядела расстроенной, наоборот, лицо ее светилось жизнерадостью.
— Прости, наговорил глупостей, — извинился Джирайя.
— Ничего, я понимаю. Ты меня тоже прости, ведь я и вправду совсем пропала.
Цунаде подошла ближе, посмотрела в его тетрадь, и от нее вновь повеяло духами, только на этот раз в аромате было что-то очень горькое.
— Какие красивые стихи, — произнесла она.
— Да, красивые… А ты, смотрю, учишься. — Он кивнул на учебник в ее руках.
— Да, учусь, — ответила она, опустила взгляд и после недолгого молчания продолжила. — Если честно, Дану моя помощь особо не нужна. Я ничего в его бумагах не соображаю. Он скорее взял меня к себе, чтобы я не отвлекалась от учебы.
— Чтобы я не отвлекал тебя от учебы.
— Чтобы ты меня не отвлекал от учебы, — повторила она и улыбнулась. — Дан говорит, что из меня получится очень хороший ирьенин. И знаешь, смотри. — Она подняла ладонь, и в ее руках с легкостью загорелась зеленая чакра. — Конечно, есть еще над чем работать, контроль все равно плохой. Но я стараюсь этот недостаток знаниями нагнать. — Она показала учебник. — Ткани, органы, кости…
Джирайя в ее глазах заметил радостный и чистый блеск, который прежде никогда не видел.
— И тебе нравится? — удивился Джирайя.
— Не могу сказать, что нравится, но, когда получается все правильно запомнить, меня это очень радует. Представляешь, Дан каждый день после целого рабочего дня меня проверяет. Вижу, что спать хочет, а мы с ним сидим в этом его кабинете, на этом маленьком диване, и он меня очень внимательно слушает. — Она прикрыла глаза и легко рассмеялась, что-то припоминая и немного краснея. — Наш капитан не такой, как показался сперва, на самом деле он очень веселый и добрый человек.
— Тогда может быть попросишь у него один вечер для нас освободить? — спросил Джирайя, стараясь звучать как можно небрежнее. — Правда, я очень хочу провести с тобой время, как раньше.
— Обязательно попрошу, — улыбнулась она. — Да, конечно, попрошу. Лишь бы это собрание поскорее закончилось.
Они взглянули вниз, где шло собрание, и каждый задумался о своем. Время пролетело незаметно, показалось, что прошло всего мгновение, а как будто и целая жизнь. Она молчала. И он молчал. Только так громко молчали, что не услышали, как все стихли, как раздавался один только низкий прокуренный голос и как, наконец, объявили, где прячется главарь повстанцев. Для Джирайи это название было пустым звуком, но видимо для нее чем-то важным. Она вцепилась в ограждение и наклонилась вперед.
— Цунаде, — Джирайя осторожно коснулся ее плеча, — я давно хотел тебе кое-что сказать…
Она обернулась, и он вмиг утонул в ее огромных ясных глазах. Вдруг осознал, какой же страшный ураган бушевал в его сердце и какой же всепоглощающий голубой огонь сжигал его несчастную душу. Понял, что этот огонь, так похожий на ее чакру, загорался в нем каждый раз, стоило ему только подумать, что он к ней остыл. Так было, когда они были детьми, затем подростками, и вот сейчас, когда он вернулся из странствий и шла война. Она ему не просто нравилась, он ее любил… И Джирайя наконец-то спустя столько лет решился, набрал побольше воздуха в грудь, собрался с силами и уже открыл рот…
— Цунаде, — вдруг раздался голос Дана за спиной, — вы мне очень нужны, пойдемте.
Глава 11 Цунаде
Цунаде больше не снился брат, не снились его похороны и не снилась та пустота, что встала на его место. Ей снился Дан. Наутро она почти ничего не помнила, но тело хорошо сохраняло все пережитые чувства. И как же ей было неловко подниматься по винтовой лестнице почти к самой вершине Маяка, открывать низкую полукруглую дверь и заходить в полумрак маленького кабинета капитана. Проводить весь день за спиной Дана на старом диване и смотреть, как он работает за своим столом. Вдыхать свежий летний воздух из открытого окна и с трепетом ждать обеда. Когда они наконец-то сядут друг напротив друга и под легкую беседу с шутками, которые ей теперь очень нравились, почти без отрыва смотреть на него и краснеть, вспоминая, какие же сны ей снились… А когда за окном наступала ночь, Дан оставлял свои дела, присаживался рядом, и Цунаде пересказывала ему все, что выучила за день, и когда получалось повторить без запинки, он широко улыбался. А она так радовалась этой улыбке, порой забывая, что хотела сказать дальше. И с каждым разом эта тишина становилась все дольше, а мысли и желания — все запутаннее.
— Цунаде, о чем вы думаете? — спрашивал Дан, заглядывая к ней в учебник. И как будто специально останавливался так близко, что она могла почувствовать его горячее дыхание на своей щеке.
— Ни о чем, — быстро отвечала она и пряталась за книгой.
Цунаде никак не могла побороть желание его случайно касаться. Никак не могла отвести от него взгляд, когда он смеялся. Никак не могла наслушаться его голоса, когда он рассказывал что-то. И никак не могла унять биение сердца, когда он подходил сзади и помогал доставать что-нибудь с верхних полок.
Иногда Дан просил составить ему компанию за столом, она садилась рядом с ним на табуретку и смотрела в его длинные отчеты. И пока она пыталась хоть что-то разобрать, он молча за ней наблюдал и задевал ее коленом. Отчего иероглифы плыли, голова кружилась и в груди резко перехватывало. Ей казалось, что она совсем скоро сойдет с ума. Цунаде уже почти ни с кем не общалась, ни о ком не думала и никого не видела. Не только во снах, но и в мыслях был только молодой капитан, только Дан Като…
Цунаде стояла у открытого окна и смотрела на штаб в свете факелов. Основное собрание уже давно закончилось, но для капитанов оно все еще продолжало идти, хотя на улице уже давно была ночь. Она взглянула на подоконник, где стоял букет красно-белых цветов в банке с водой, и задумалась: кажется, даже сама природа не могла определиться, какой цвет больше всего подходит для этих нежных бутонов.
— Значит, пик Джан, — тихо произнесла она, вспомнив, как на собрании объявили, куда они должны были идти в наступление. — Значит, вот, что было в том свитке…
Она отошла от окна и оглядела кабинет: оштукатуренные стены, книжные полки, старый диван и массивный деревянный стол. Все документы были на нем аккуратно сложены, светила масляная лампа, и стояла накрытая тарелка с рисом и жареной рыбой. Цунаде тяжело вздохнула, посмотрела
