поглядывая, жду черепаху. Верка приезжает на огромном джипе. Внизу поблескивает мощный кенгурятник. Танк, а не машина.
Отвлекаюсь, чтобы сделать заказ. С замешательством смотрю в меню. Что выбирать? Котлету по-киевски и пюре? Такое еще делают?
— Я выходит лошара, — раздается рядом со мной.
— Верка, — с удивлением смотрю на выпирающий живот, — ты беременная?
— Нет, шар проглотила, — бормочет она, усаживаясь на стул, — Как бы тут… Сейчас… Боком вот так… Так. Удобненько. Давид, секунду. Мальчик, мне солянку. Спагетти в сливочном соусе с грибами. Салат «Глухариное гнездо». Компот из сухофруктов. Скажите, чтобы груш побольше напихали и пирожок с вишней. Два. Давид, а ты что будешь?
Она что все это съест? С удивлением разглядываю подругу. Вроде худая такая же, а живот просто огромный. Глаза голодные, вон как сверкают, пока гигантский набор еды перечисляет. Может у нее двойня?
— Тоже самое, — машинально отвечаю, только бы официант скорее ушел. — Вера, ты же не любила детей. Говорила, что это не твое.
На самом деле она так вещала. Хотя женщины! Что с них взять.
— Я? Когда это было-то?
— Год назад.
— Так передумала. Кстати, ты крестный.
А вот это новость. Из меня наставник никакой. В своей бы жизни разобраться. Тем более дети предполагают мягкотелость, а мне никак нельзя. Да и человек я так себе. Что от меня «ребёнки» хорошего увидят?
— Рехнулась?
— Я? У меня никого нет. Забыл? Мне кого брать? Я одна как перст. Не выделывайся, олигарх. Я тебе тут не одна из твоих жоп натянутых. Пойдешь как миленький, — молчу пока. Не расстраивать же сразу беременную женщину. — Давидик, — меняет тактику хитрая зараза, — родненький, ты ж мой дружочек. Ну, Давидик!
Гребаная Бахметьева. Так жалобно смотрит, что под ребрами тянет. Не могу отказать ей. Гнусь, как металл из печки только что извлеченный. Помню заболела, сколько я ей цитрусов перетаскал, лекарства носил. Следил, чтобы жрала вовремя. Правда, когда ей бульон из непотрошеной курицы сварил, встала и размахала будь здоров, а потом опять свалилась.
— Хрен с тобой, Бахметьева. Сразу говорю, крестный отец из меня, что из говна пуля.
Смеется зараза. Так заразительно, что подхватываю. Нет, смеются леди. Верка громко ржет. Никогда не стеснялась проявлять эмоции. Наверное, за это и полюбил ее. За искренность. За то, что как ляпнет что-то, мало не покажется.
— Посмотрим. О, еда. Ты ешь. Тут знаешь как вкусно. Меня мой тигрище в общепит не пускает, а я тайком катаюсь. Нечасто правда. Ну, Дав, — жалобно смотрит, вытирая рот салфеткой, — задолбалась правильную еду жрать. Как коза овощи на гриле ем, рыбу на пару. Бр-р-р. Труби, как у тебя дела?
Она в курсе моей ситуации. Не все, конечно, рассказывал. Так в целом картину обрисовывал и то не всегда, но знает Бахметьева достаточно. Святым долгом почитает отследить счастлив ли я или нет.
— Нечего особо. Я развод Дине дал, Вер.
Бахметьева бросает приборы. Они жалобно звякают о тарелку. Веркины глаза наливаются слезами. Недоуменно смотрю и перестаю жевать. Надеюсь, это беременность так на нее действует.
— Дурак.
— Почему?
— Дава, ты правда притворяешься? Не понимаешь?
— Вер!
— Вдвойне дурак. Ты ее любишь, — тычет пальцем в соусе в мою рубашку, — я знаю твою историю, Барский. Сядь и подумай. Кто и когда тебя настолько цеплял? Ты специально отпираешься от чувств, что ли? Почему? Чего ты боишься?
Верка тихо плачет, а мне физически плохо. Я никогда не видел ее такой расстроенной. Даже когда она вытаскивала меня в бессознательном состоянии из кампаний, когда блевал всю ночь, выворачиваясь наизнанку, а утром почти сдыхал.
Однажды чуть до больницы не дошло. Бахметьева скорбно поджимала губы скобочкой и прочила мне подзаборную жизнь при родителях олигархах. Хотя позволял себе такие выходки редко, но Верка как по волшебству оказывалась рядом. Рот Куриная Жопка мне, блядь, снился в пьяных кошмарах по молодости. И ее такие же слезы тоже снились.
— Дело в том, что вначале она не цепляла меня вообще. Знаешь же. Досада сплошная.
— Конечно, — язвительно насмехается, — а сука-Завадская прям звезда Албании.
— Дело не в этом. Ты в курсе про Марго. Она никто. Бахметьева, я обидел Дину. Очень сильно. Женщины такого не прощают.
— Например.
— Вер, ты в положении. Не будем об этом.
— Выдержу.
Мне эгоистично нужно сказать. Ублюдская выходка не дает покоя. Понимаю, что сейчас крайний момент, когда нужно озвучивать, но это же моя Вера.
— Из последнего. Я изнасиловал свою жену в лесу. В грозу. Брал насильно. Мне хотелось причинить ей боль. Я хотел, чтобы ей было плохо.
Она смотрит обвинительно, недоуменно и словно не веря, что на такое способен. К сожалению, сказать обратное не могу. Все было хуже. И самое страшное, что в глубине уебанской уродливой души я не жалею, что сделал так. Хуже может быть только то, что повторил бы.
— Дурак? Ты мстишь ей за то, что вдруг почувствовал к ней что-то сильное? Она не виновата, что ты в ней что-то разглядел и вдруг решил, что это ни что иное, как проявление слабости. Сам себя побоялся скинуть с Эвереста недосягаемости. Эх, ты. Не таким способом, Давид. Так не поступают. Твоя Динка много стоит. Что ты хочешь, Барский? Сколько еще будешь ходить с каменной мордой лица? До пенсии? Как ты мог так с ней? Даже мой Бенгальский в сравнении с тобой аленький цветочек, а тоже помучил меня будь здоров.
— Вер, хватит. Нам с ней не по пути.
— Так ты. Безумный идиот…. Ой, Давид…. Ой-ой.
— Вера …
— У меня, кажется, воды отошли, — Верка смотрит вниз, я заглядываю туда же и вижу, как под стулом растекается лужа. — Семь месяцев только, Господи… Семь! — причитает она.
— Что это? — по шее морозом идет.
Может она просто описалась? Пусть так и будет, пожалуйста. Я не готов. Я, блядь, не готов!
— Я рожаю, Давид! Вези меня в роддом. Быстрее!
От автора:
Давид может быть и таким. Удивительно? Мне кажется, что нет. У каждого человека могут быть слабости. Вера одна из них. Независимая девочка, которая в жизни полагалась только на себя. Умница, счастливо попавшая в вуз, где учатся одни сливки общества. Она не стеснялась своей бедности, потому что Бахметьева очень цельная. Барского зацепила ее независимость и то, что она не из тех, кто ведется на атрибутику кого-то из… Ей важно исключительно свое)))
Глава 27
— Ноги поднимите, мне нужно подмести.
— Что?
Дворник расплывается перед глазами. Я ни черта не вижу. Ноль. Зеро. Кривлю рот в сумасшедшей ухмылке,
