И этот человек совершенно искренне брался сделать из «этих га-алимых салаг» настоящих «мужиков, а не баб с яйцами».
Орудия и методы подобной трансформации личности поступивших на армейскую перековку парней были предельно просты и очевидны: чистка сортиров до тех пор, «пока он не заблестит, как конская задница», муштра на разбитом полигоне, заваленном мусором, а также беседы с солдатами о жизни с непременным применением всего матерного лексикона и всех конечностей — с кулаками и увесистыми сапогами — для лучшего усвоения простых армейских истин.
Кропотин тоже не раз попадал под «вразумления» старшины Молчанова. Однажды Кропотин чистил на кухне картошку, и там появилось мудрое руководство именно в лице товарища старшины. Он посмотрел на Диму определенно с неодобрением, а потом ударом ноги вышиб нож из рук подчиненного.
— Рррррядовой Кррропотин!!! — брызжа слюной и дыша невыносимым перегаром в сочетании с гнилостно-кариесным зловонием, заорал он так, что задребезжали окна. — Как ты чистишь каррртошку?
Привык, что дома мамочка за тебя все раз-раз, чикчик, и все хлоп, бля, и в ажуре! Тут тебе не там!
Молча-ать!!
И он для профилактики пнул и без того безмолвствовавшего и испуганно хлопающего ресницами Диму так, что тот еле устоял на ногах. Потом подобрал нож, а в другую руку взял неочищенную картофелину.
— Показываю перррвый и последний раз! — рявкнул Молчанов. — Уставной продукт каррртошка беррется в левую руку, нож кухонный числом одна единица — в прравую. По команде начинать чистить!
Он попытался было надрезать кожуру, но нож пошел боком, порезал товарищу старшине пальцы и выпал из его дрожащей от утреннего похмельного синдрома руки.
Старшина головокружительно выругался и, швырнув картофелину в стоящего по стойке «смирно» Кропотина, вывалился из кухни, отчаянно топоча сапогами и задевая плечами дверные косяки.
Тот самый случай с чисткой сортира и падением в него молчановского пистолета, который Кропотин рассказывал на посиделках у Ильи, был последней каплей, что переполнила чашу терпения товарища старшины, который и без того, мягко говоря, недолюбливал своего подчиненного.
— Все, сука, тебе конец! — заявил он Кропотину. — Я тебе, падле, такие воспитальные, бля, работы назначу, тебе пожизненный расстрел с конфискацией малиной покажется, дятел!
И он назначил. После того как суд наскоро оправдал Кропотина за отсутствием состава преступления, а на самом деле потому, что председатель трибунала полковник Трифонов так смеялся во время оглашения обвинения, что был вынужден объявить десятиминутный перерыв, Молчанов устроил Кропотину преисподнюю в одной отдельно взятой казарме. Не было такого унизительного издевательства, какое не придумал бы изобретательный «страшина», как его с ударением на предпоследнем слоге именовали подчиненные.
Кончилось все тем, что после очередного избиения и приказа стирать молчановские портянки (самое невинное из того пакета наказов, что давал рядовому его начальник) доведенный до отчаяния Дима схватил «калаш» — и разрядил в своего начальника автоматную обойму. А потом перемахнул через бетонный забор и был таков.
Так как дело было к ночи, найти его в тот же день не удалось. Равно как не удалось найти его и на следующий день.
Дима исчез.
Служил он в Краснодарском крае. После недели бесплодных поисков по всему региону и ведущим из него транспортным артериям Кропотина сочли пропавшим без вести. Это было не так уж невозможно, потому что буквально в нескольких десятках километров находилась кровавая и жестокая земля Чеченской Республики.
Кропотин сгинул бесследно.
…Но участь его оказалась не столь однозначной.
Хотя одно то, что он не был пойман и отдан под трибунал, было для него счастьем. Еще большим счастьем следует признать то обстоятельство, что, вопреки официальному вердикту военного ведомства, он не попал в плен к чеченцам и не погиб.
Истина находилась примерно посередине двух этих исходов. Кропотин действительно попал в плен.
Но к своим.
Той страшной ночью, когда он, не чуя под собой ног, убегал куда глаза глядят, расстреляв своего начальника, он зашел несколько дальше, чем думал. Он видел какие-то посты, высматривающие во тьме кого-то — как ему казалось, именно его, Дмитрия Кропотина. Он видел насыпи и заграждения из колючей проволоки под напряжением. Он видел прожектора, которые метались туда-обратно, и преодолевал сектора, которые выхватывались из тьмы конусами света этих прожекторов.
Под конец перед ним выступила из тьмы высокая бетонная стена, тянувшаяся насколько хватало обзора.
А возле этой стены на него напали четверо.
…Кропотин и не знал, что он может так хорошо драться. Правда, еще в школе и потом на первом курсе университета он занимался боксом, карате, а потом кикбоксингом, но никто — никто, даже его ближайшие друзья! — не знали, что он достиг на этой стезе определенных успехов. Илья считал это очередным чудачеством своего незадачливого друга и откровенно, хоть и добродушно, смеялся над той возможностью, что Кропотин когда-нибудь станет более-менее стоящим единоборцем.
А теперь он дрался, как зверь, показав все то, что он не считал нужным, да и не смел показывать долгие годы. Он попросту прыгнул выше головы, сработал на сто пятьдесят процентов своих возможностей, помня, что, если его схватят, ему не миновать суда и, быть может, расстрела.
Двоих парней в камуфляже ему, кажется, удалось вырубить, третьего он сбросил с насыпи прямо на колючую проволоку, а четвертый вскинул на него дуло «Калашникова» и, быть может, выстрелил бы, если бы в ту же секунду четко и коротко, как выстрел, не прозвучала властная команда:
— Не стрелять, идиоты!! Взять живым!
Кропотин видел, как в кривой ухмылке перекосилось перемазанное землей и кровью лицо его противника, как сверкнули в свете наведенного прожектора его тесно посаженные, по-волчьи оскаленные белые зубы… В следующую секунду сильнейший удар обрушился на голову Димы, и он почувствовал, как переворачивается в глазах и светлеет истоптанная сапогами насыпная черная земля…
* * *
— Очухался.
Холодный металлический голос без малейших признаков сочувствия и насмешки.
Кропотин открыл глаза. Прямо перед ним безжизненно застыло мрачное широкоскулое лицо с чуть раскосыми темными глазами. В тот же момент эти холодные глаза моргнули и чуть раскрылись, а в самой их глубине появился слабый интерес.
— Ты кто такой?
— Я?
— Ты. Про себя я знаю, кто я такой.
Кропотин простонал и попытался поднять руку, чтобы пощупать, что у него с головой. И наткнулся на свежие окровавленные бинты. Голова дико болела, в висках гулко ворочалась и сдавленно бормотала боль, словно Диме приложили по меньшей мере молотком.
