даже слегка пугающей, но должны же мы сделать хоть что-нибудь. Если колдунья не собирается сдаваться, то я тем более.
Момби оценивающе оглядела меня, и, кажется, во взгляде я прочитала уважение. Это было приятно. Мы не всегда сходились во мнениях, и я до сих пор не имею ни малейшего понятия, ценит ли она мое мнение. Или хотя бы принимает их во внимание. (Но не буду обольщаться: скорее всего, нет.)
Она закрыла глаза и начала читать заклинание. А я внезапно вспомнила видение, нахлынувшее, когда Король номов меня заколдовал: страх в глазах колдуний и Нокс — совершенно один где-то в степях. Правда ли это? И если да, что он там делает?
— Подождите! — влезла я. Момби открыла глаза, и теперь она была раздражена. — Что с Ноксом? Где он?
Момби смерила меня испепеляющим взглядом, что, будь она в комнате на самом деле, я бы вспыхнула, как свечка.
— Он в порядке, а больше тебе ничего знать и не нужно, — с отвращением бросила она. — Теперь ты готова?
Я хотела задать еще парочку вопросов, но прекрасно понимала, что момент упущен. Где бы Нокс ни был, он не сможет и не захочет со мной связаться — это не радовало. Если колдуньи отправили его на какое-то секретное задание, Момби, конечно же, ни за что ничего мне не скажет. Она снова зажмурилась, готовясь читать заклинание. Тетрадь в моих руках нагрелась.
Я чувствовала, как магия Момби течет по телу, странная и чужеродная, ни капли не похожая на мою. Не похоже и на то приятное ощущение, когда с тобой делятся силой, как делали мы с Ноксом. Сейчас я будто стала трубкой, по которой бежали силы колдуньи, стала неважной и ненужной, как кусок пластика. Я попыталась избавиться от этого ощущения, чтобы позволить Момби спокойно творить заклинание.
— Не сопротивляйся мне, — прошипела она сквозь сжатые зубы.
Колдунья была напряжена: она побледнела, а морщины на щеках стали еще глубже и отчетливей. Тетрадь в моих руках сама распахнулась, страницы ее начали неистово переворачиваться, повинуясь ветру магии. Я охнула и едва не выронила ее из рук, когда над страницами появилось крошечное чернильное облако. Крутясь, словно смерч, оно тонкой струйкой оседало на бумагу, превращаясь в строчки миниатюрных букв. Страницы перелистывались все быстрей и быстрей, наполняясь сокрытым текстом. Тетрадь полыхнула жаром, обложка ее задымилась; я с визгом уронила ее на пол, и она громко хлопнула по линолеуму.
— Эми! — выдохнула Момби. — Ты должна…
Но ее проекция уже меркла, и что бы ни хотела сказать колдунья, было уже поздно. Изображение замерцало и погасло.
— Солнышко, у тебя там все в порядке? — позвала мама, тихонько постучав в дверь.
— Все прекрасно! — крикнула я, заталкивая все еще дымящуюся тетрадь под кровать.
— Ты что-нибудь просила?
— Нет, просто разговаривала сама с собой, — успокоила я ее.
Мама снова пожелала мне спокойной ночи и, вздохнув, вернулась на диван. Я подождала пару минут, пока не услышала ее ровное дыхание за дверью, и только потом вернулась к тетради. Она успела остыть и больше не жгла руки, но я все равно держала ее с опаской, как будто она могла тяпнуть меня за палец.
Это была все та же толстая тетрадь или, скорее, ежедневник в плотной кожаной обложке, и края его обгорели. Но страницы уже не пустовали, их покрывал убористый старомодный почерк. Я открыла тетрадь наугад и, прищурившись, попыталась разобрать крошечные тонкие буковки.
…Милли становится настоящей красавицей. Каждый день она откладывает по яйцу. Тетушка Эм говорит, что она станет призовой нисушкой, и даже, возможно, следущим летом я свожу ее на ярмарку! Я так буду гордиться, если Милли получит мидаль!
Тото сегодня такой миленький! Я учю его команде «взять», но ему нужно только играть!
— Вот дерьмо, — выдохнула я.
Это он! В Канзасе существовала лишь одна девочка, чью тетушку звали Эм, а собачку — Тото. Дороти Гейл, малышка, попавшая в Страну Оз. Я просмотрела записи в дневнике Дороти. Снова о цыплятах, о собаке, о делах на ферме. А потом две пустые страницы — и после них более жирными и угловатыми буквами сделана надпись:
НИКТО МНЕ НЕ ВЕРИТ. НО Я БЫЛА ТАМ. КОГДА-НИБУДЬ ВСЕ, КТО НАЗЫВАЛ МЕНЯ ЛГУНЬЕЙ, ПОЖАЛЕЮТ. ВСЕ ДО ЕДИНОГО.
Но на этом дневник заканчивался. Оставшиеся страницы были пусты. Ни слова о туфлях, о возвращении в Канзас или о том, что произошло в Стране Оз. Даже если в тетради были еще какие-то записи, заклинание Момби их не восстановило. Я вздохнула и захлопнула тетрадь. Итак, Дороти была настоящей — это я уже и так знала. И кто-то пытался это скрыть. Некто очень могущественный. Он определенно не на моей стороне. Я спрятала дневник Дороти под матрас и закрыла глаза. Утром я обязательно что-нибудь придумаю, но сейчас я слишком устала.
Я ворочалась на узенькой кровати, а когда наконец провалилась в сон, то видела ужасные видения, повторяющие худшие моменты из моей жизни в Стране Оз. Вот Пит и Озма окончательно разделились, и принцесса кричала в дикой агонии. Обезглавленный Лев, его кровь, обдавшая меня фонтаном. Неподвижное, сломанное тело Многоцветки. А фоном — Дороти, убегающая от меня в последнюю секунду. Она смеялась, потому что я не могу уничтожить ее, а туфли тиранши светились ужасным алым светом.
Потом все погасло, и мы вновь встретились с ней. Лицом к лицу мы стояли в пыльной степи, такой странно знакомой. Серо-зеленая молния ударила в бесплодную землю у наших ног, и где-то вдали прогремел гром. В глазах Дороти плескалось безумие, жаркий степной ветер трепал ее клетчатое платье и бросал пыль мне в глаза, лишая способности видеть. Я попыталась вызвать магию, чтобы противостоять ей, но отклика не было. Ничего.
Дороти рассмеялась над моими тщетными попытками, а потом щелкнула пальцами. Я беспомощно наблюдала, как над ее раскрытыми ладонями клубится тьма. Дороти замахнулась, отправляя сгусток в полет, я вскинула руки, защищаясь. Глупая, будто это могло спасти! Я слышала, как кто-то кричит, зовет меня по имени, но призрачно, словно издалека. Знакомый голос. Голос человека, который может меня защитить. Страшно смеясь, Дороти подходила все
