Тут из орешника выглянул маленький чудной человечек в красном колпачке, с седой бородой, в очках на большущем носу. Выглянул и поманил Рыжика пальцем.
Рыжик вскочил и кинулся к кусту; но человечек стоял уже под другим кустом, подальше, и всё манил его пальцем. Рыжик — к нему, но чудной человечек в красном колпачке отпрыгнул ещё дальше.
Чем больше углублялся Рыжик в лес, тем быстрей мелькал у него перед глазами красный колпачок, ускользая то вправо, то влево. Наконец они очутились в чаще, среди высоченных сосен.
Рыжик почти уже догнал человечка; но тот опять отскочил в сторону и, быстро вскарабкавшись на дерево, поманил Рыжика сверху.
Взбешённый Рыжик с яростным лаем кинулся к дереву. Услышав громкий лай своего верного помощника, Марыся очнулась и внезапно оборвала песню…
— Рыжик! Рыжик! — испуганно позвала она и побежала в лес.
Лиса только этого и ждала.
Одним прыжком она очутилась в середине гусиного стада, схватила ближайшего гуся за горло и задушила прежде, чем тот успел крикнуть. Швырнув его в кусты, она накинулась на другого. Острые зубы вонзились ему в горло, и он тут же испустил дух. Оттащив и его в кусты, лиса принялась расправляться с остальными.
Гуси, пронзительно крича, бросились врассыпную: одни метнулись в поле, другие в смертельном страхе порывались взлететь.
Но Сладкоежка одним прыжком настигла самую жирную серую гусыню, перегрызла ей горло и, швырнув на землю, помчалась за другими. Крылья не держали гусей в воздухе, и они с отчаянным криком один за другим падали на землю перед самой лисьей пастью.
Марыся, услыхав из лесу невообразимый шум и гогот, не своим голосом закричала: «Помогите!» — и со всех ног кинулась к стаду.
Сладкоежка перегрызла горло последнему, седьмому, гусю и, облизывая окровавленную морду, горящими глазами оглядывала побоище.
Вытянув вперёд руки, вихрем пролетела Марыся по лесу, вылетела на лужайку и, увидев мёртвых гусей, как подкошенная упала на землю.
VI
В это раннее утро на болоте возле леса можно было увидеть презабавное зрелище.
Какой-то человечек в красном колпачке выделывал там удивительные акробатические номера: перескакивал с кочки на кочку, нырял, как пловец, в болотную траву, проваливался в глубокие, покрытые мхом мочажины, повисал на руках, хватаясь за острый аир.
Это был наш старый знакомец Хвощ. Но его трудно было узнать. Куда девалась его толщина! Он стал тощий, как комар. Плащ болтался на нём, как на вешалке, туфли поминутно спадали с тонких, как спички, ног. Огромная голова качалась на тоненькой шее, а высохшие ручонки с трудом удерживали огромную трубку, набитую не табаком, а ольховыми листьями.
Вот что сделало с нашим почтенным толстяком путешествие в Голодаевку.
Но с ним произошли и другие перемены. Голод, который теперь постоянно мучил Хвоща, многому научил его. Он умел, например, прыгать с кочки на кочку и отыскивать гнёзда чаек в мокрой траве.
Встревоженная чайка била крыльями над самой головой Хвоща и пронзительно кричала: «Ки-ви! Ки-ви! Ки-ви! Ки-ви! Ки-ви!»
Бедная чайка! Она думала, что отпугнёт своим криком разбойника, который мог вот-вот обнаружить её гнездо, спрятанное в траве, а в нём — первое, снесённое в этом году яичко!
Оглушённый криком и хлопаньем крыльев, Хвощ остановился и с раздражением крикнул:
— Да замолчи ты, глупая птица! Растрещалась, как сорока! Думаешь, мне очень нравится в болоте вязнуть? Я ещё не совсем выжил из ума! Понимаю, что кусок колбасы повкусней твоих яиц! Только голод — не тётка! Скоро совсем ноги протяну! Уймись, не ори, а то шею сверну!
И повесив голову грустно добавил:
— Вот влип-то, вот попался! Будь она неладна, эта деревня! Вместо Обжираловки — Голодаевка! Вот бессовестный мужик, какую шутку со мной сыграл!
Так сетовал он на судьбу, когда вдруг послышался чей-то плач. Он сдвинул колпачок набок и, приложив ладонь к уху, прислушался.
Так и есть! Ребёнок плачет!
— Провалиться мне на этом месте! — воскликнул Хвощ, а сердце у него было доброе и отзывчивое к чужому горю. — Провалиться мне на этом месте, если бедняжке не хуже, чем мне, приходится. Пойду посмотрю, что там такое!
И, позабыв про голод, стал, к величайшей радости чайки, выбираться из болота к лесу, откуда доносился плач.
— Так и есть, ребёнок плачет! — бормотал он, переступая, как аист, с кочки на кочку.
Выглянул Хвощ из камыша, который рос здесь сплошной стеной, и видит: сидит на пригорке возле леса маленькая девочка и, закрыв лицо руками, горько плачет.
У Хвоща сердце сжалось. Прибавив шагу, он подошёл к девочке и спросил:
— О чём ты плачешь, панна! Кто тебя обидел?
Марыся вздрогнула, отняла руки от лица, уставилась на гнома широко открытыми глазами — слова не может вымолвить от удивления.
— Не бойся меня, панна! — заговорил опять Хвощ. — Я твой друг и желаю тебе добра!
— Кто это? — прошептала Марыся. — Маленький, как куколка, а говорит человечьим голосом! Ой, боюсь!
Она взмахнула руками, словно крыльями, порываясь бежать.
Но Хвощ
