Распай» для важного разговора.
Но едва Аска прочла Верино сообщение, как зеленная точка в приложении на экране телефона Эмиля, означающая Сержа Редда, развернулась и двинулась обратно к дому № 67. Молниеносно! Будто он ехал в такси, держал экран перед глазами и тотчас велел таксисту развернуться, едва увидев, что «принцесса сбежала из дворца». Настоящий маньяк!
Аска тем временем уже вышла из парадной и направлялась в кафе.
– Уходи, – теребила рукав Эмиля Вера. Они сидели за столиком в углу, и входящие люди не могли их видеть, но Вера боялась. С собой у Эмиля был рюкзак с ноутбуком, сменным жестким диском и док-станцией – с такой тяжестью не побегаешь. – Он опять накинется. А тебе его трогать нельзя.
Эмиль смотрел на Веру, не зная, как быть. Время, отведенное Кристофом, истекало. Он должен залезть в квартиру Аски сегодня! Но все опять оборачивалось против него.
– Уходи. Смысла нет опять подвергать себя опасности, – молила Вера. – Мы что-нибудь еще придумаем. Но если ты попадешь в больницу, то уж точно станешь бесполезным. Иди! Уходи…
Эмиль сдался, надел рюкзак и вышел из кафе минут за пять до того, как в него вошла Аска.
Вера изумилась ее виду. Бледная, заплаканная, с синевой под глазами, опухшими веками. На ней были мятая футболка с диснеевским утенком и короткие шорты, волосы, рассыпанные по плечам, обвивали руки, как спутанные водоросли. Кожа в желтых и синих пятнах синяков. Вера отметила, какие у нее крепкие сушеные мышцы, руки солдата. Непрошеной явилась мысль: такими, наверное, легко убивать.
– Боже мой, Вера. – Она упала рядом с ней на стул и больно впилась пальцами в ее руку. – Скажи, как Эмиль? Это правда? Он в больнице? Он живой?
И ее огромные черные глаза застило слезами.
– Он не в больнице, – ответила Вера. Интуиция нашептывала: Аска манипулирует чувствами горечи и раскаяния. – Кто тебе это сказал?
– Отец. Сказал, видел, как Эмиля рвало кровью, у него швы разошлись и его дни сочтены. – У нее так напряглось лицо, что выступили на висках вены. Казалось, она делала большое усилие, чтобы не разреветься.
– Ничего такого. С Эмилем все… более-менее в порядке.
Аска закрыла лицо ладонями и уронила лоб на стол.
– Аксель, что происходит? – мягко спросила Вера. – Ты не хотела бы поделиться? Мы могли бы тебе помочь…
Девушка покачала головой, не отнимая рук от лица. В мыслях Веры голосом Эмиля зазвучало: не верь, она просто пытается подстроиться к тебе.
Но тут случилось неожиданное. В кафе ворвался отец Аски, с перекошенным яростью лицом схватил дочь за запястье и, ни слова не проронив, уволок на улицу. Вера вскочила, не успев помешать ему или хотя бы возмутиться. Она видела в окно, как он, подняв руку, побежал к синему знаку «Такси» на углу, волоча за собой семенящую дочь. Притормозил черный «Мерседес», они сели в него и уехали.
Тотчас зашел Эмиль, держа в руке телефон, с его плеча свисал рюкзак.
– Удаляются в сторону площади Бастилии, – сказал он.
– Он утащил ее в домашней одежде. Это вообще нормально? – возмутилась Вера и украдкой оглядела посетителей кафе. Те будто ничего и не заметили. Всем было наплевать на чужие сцены.
Эмиль потянул Веру к двери.
– Это наш шанс! Если он торопился, значит, у него клиенты, – прошипел он. – И она уехала с одним телефоном! Ноут остался в квартире. В квартире, понимаешь?
Вера последовала за Эмилем, ощущая, как тугими толчками бьется в горле сердце. Они сейчас совершат противозаконные действия – вломятся в чужую квартиру. Возможно, это жилище маньяка. Серж Редда вел себя, мало сказать, странно – он рушил границы адекватности. И если бы не расследование, требующее секретности, она сообщила бы в социальную службу по защите несовершеннолетних. Восемнадцать Аске исполнится лишь в следующем месяце.
Эмиль уверенно набрал код квартиры Редда на домофоне, и они вошли. Приятная парадная. Прохладно после августовской жары. Кафельный пол, светлые стены, старинный решетчатый лифт и огибающая шахту лестница с коваными перилами – ар-деко начала двадцатого столетия, типичный Париж.
Они поднялись на второй этаж, Эмиль быстро отпер квартиру в центре лестничной площадки.
Прихожая, гостиная со стеклянными дверями, узкий коридор. Эмиль осторожно прокрался в ванную, на ходу надевая перчатки, и тотчас обшарил шкафчик – видимо, его интересовало, не сидели ли Редда или его дочь на каких-нибудь антидепрессантах.
– Этот солдафон лучше убьется, чем пойдет к мозгоправу, – проворчал он. – Один аспирин.
Аска тоже ничего не принимает. И просто фантастически пудрит мозги своему психологу. Добром это не кончится.
В гостиной с полукруглым эркером и тремя окнами, занавешенными римскими жалюзи, не было ни мебели, ни телевизора. В углу стоял красный резиновый болван, похожий на тот, который был у Кузи из сериала «Универ», кажется его звали не то Оскаром, не то Германом, под ним мат и целая груда потрепанных спортивных лап – больших и маленьких, черных, красных, синих, с японскими иероглифами. Пол – голый паркет, никакого татами или ковра. Доски стерты, местами покорежены и вздуты – видно, что терпели усердные тренировки.
Они вернулись и коридором прошли в комнату с большой двухспальной кроватью. Эмиль остановился на пороге, втянул носом воздух. Его лицо скривилось от отвращения. Здесь царил дух матери Аски: на окнах уютные шторы, на комоде множество семейных фотографий. Он поднял фото красивой брюнетки лет тридцати пяти, похожей на Энди Макдауэлл из фильма «День сурка», с летящими кудрями и очаровательной белозубой улыбкой. Эмиль замер, глядя на нее.
– Похожа на свою мать, – с горечью констатировал он спустя долгую минуту.
Эмиль разговаривал не с Верой, а сам с собой. Это был тревожный звоночек, Вера посмотрела на него искоса. Понятно, почему ее шеф никогда не состоял в длительных отношениях с женщинами, – за год она не видела, чтобы он хоть раз отвел девушку в кино или побывал на какой-нибудь тусовке. Чувства для такого ярого парнойяла были губительны.
Поставив фотокарточку в рамке обратно на комод, он подошел к двери гардероба и, включив фонарик на телефоне, осветил полки и вешалки.
– Это вещи не Аски, а ее матери. Уже пять лет прошло, а они здесь висят. Его надо в психушку посадить. – Он подцепил белое платье в красный горох с кружевным воротничком. – Ни пылинки, ни запаха затхлости.
Он прижал подол к лицу, глубоко вдохнув.
– Она их все для него надевает… Пахнет Аской.
– Может, Аксель сама проявила инициативу, чтобы их сохранить. Или она это делает для себя.
– Он ее называет именем матери – Исабель, – отрезал Эмиль. – Я сам
