люди родятся, и не хуже нас. Была бы родина, родное место, где могут рождаться люди…
Фильченко представлял себе родину как поле, где растут люди, похожие на разноцветные цветы, и нет среди них ни одного, в точности похожего на другой; поэтому он не мог ни понять смерти, ни примириться с ней. Смерть всегда уничтожает то, что лишь однажды существует, чего не было никогда и не повторится во веки веков. И скорбь о погибшем человеке не может быть утешена. Ради того он и стоял здесь – ради того, чтобы остановить смерть, чтобы люди не узнали неутешимого горя. Но он не знал еще, он не испытал, как нужно встретить и пережить смерть самому, как нужно умереть, чтобы сама смерть обессилела, встретив его…
Политрук оглянулся. К насыпи, к их позиции, мчалась машина. Где-то далеко ударила залпом батарея врага; ей ответили из Севастополя. Начинался рабочий день войны. Солнце светило с вершины высот; нежный свет медленно распространялся по травам, по кустарникам, по городу и морю, – чтобы все продолжало жить. Пора было поднимать людей.
Моряки встали с земли, кряхтя, сопя, бормоча разные слова, и стали очищать одежду от сора и травы.
– Разобрать оружие и боеприпасы по рукам! – приказал Фильченко.
Моряки разобрали по рукам доставленное ночью оружие и снаряжение – винтовки, патроны, гранаты, бутылки с зажигательной смесью – и приладили их к себе; некоторые же оставили свои старые винтовки, как более привычные. Цибулько откатил в сторону новый пулемет и сел за его настройку в работу.
Старший батальонный комиссар Лукьянов подъехал на машине. Краснофлотцы выстроились.
– Здравствуйте, товарищи! – поздоровался комиссар. Моряки ответили. Лукьянов поглядел в их лица и помолчал.
– Резервы подойдут позже, – сказал комиссар, – они выгрузились ночью и сейчас снаряжаются. Вы сейчас ударные отряды авангарда. Позади вас – рубеж с нашей пехотой. Ожидается танковая атака врага. Сумеете сдержать, товарищи? Сумеете не пропустить врага к Севастополю?
– Как-нибудь, товарищ старший батальонный комиссар! – ответил Паршин.
Комиссар строго поглядел на Паршина; однако он увидел, что за шутливыми словами краснофлотца было серьезное намерение, и комиссар воздержался от осуждения краснофлотца.
– Надо сдержать и раскрошить врага! – произнес комиссар. – Позади нас Севастополь, а впереди – вся наша большая вечная Родина. Враг, как волосяной червь, лезет в глубь нашей земли, без которой нам нет жизни, – так рассечем врага здесь огнем! Будем драться, как спокон веку дрались русские, – до последнего человека, а последний человек – до последней капли крови и до последнего дыхания!
Комиссар поговорил еще отдельно с политруком Фильченко, сказал нужные сведения и сообщил инструкцию командования, а затем предложил краснофлотцам хорошо и надолго покушать.
– Еда – великое дело для солдата! – сказал комиссар Лукьянов на прощание и уехал, забрав две старые смененные винтовки.
Краснофлотцы взялись за пшеничный хлеб, за колбасу и консервы.
– После такой еды землю пахать хорошо! – выразил свое мнение Цибулько. – Целину можно легко поднять, и не уморишься!
– Щей не хватает, – сказал Одинцов, – и горячей говядины.
– Сейчас удобно было бы газу в сердце дать: водочки выпить, – пожалел Паршин.
– Обойдешься, сейчас не свадьба будет, – осудил Паршина Красносельский.
– Ишь ты! – засмеялся Паршин. – Он обо мне заботится. Ну, ладно, вино не в бессрочный отпуск ушло: после войны я, Ваня, на твоей свадьбе буду гулять и тогда уже жевну из бутылки!
– У нас на Урале не из рюмок пьют и не из бутылок, – пояснил Красносельский. – У нас из ушатов хлебают, у нас не по мелочи кушают…
– Поеду вековать на Урал, – сразу согласился Паршин.
После завтрака Николай Фильченко сказал своим друзьям:
– Товарищи! Наша разведка открыла командованию замысел врага. Сегодня немцы пойдут на штурм Севастополя. Сегодня мы должны доказать, в чем смысл нашей жизни, сегодня мы покажем врагу, что мы одухотворенные люди, что мы одухотворены Лениным и Сталиным, а враги наши – только пустые шкурки от людей, набитые страхом перед тираном Гитлером! Мы их раскрошим, мы протараним отродье тирана! – воскликнул воодушевленный, сияющий силой Николай Фильченко.
– Есть, таранить тирана! – крикнул Паршин.
Фильченко прислушался.
– Приготовиться! – приказал политрук. – По местам!
Морские пехотинцы заняли позиции по откосу шоссе – в окопах и щелях, отрытых стоявшим здесь прежде подразделением.
По ту сторону шоссе, на полынном поле и на скате высоты, где гнездились немцы, сейчас было пусто. Но откуда-то издали доносился ровный, еле слышный шорох, словно шли по песку тысячи детей маленькими ножками.
– Николай, это что? – спросил у Фильченко Цибулько.
– Должно быть, новую какую-нибудь заразу придумали фашисты… Поглядим! – ответил Фильченко. – Фокус какой-нибудь, на испуг иль на хитрость рассчитывают.
Шорох приближался, он шел со стороны высоты, но склоны ее и полынное поле, прилегающее к взгорью, были по-прежнему пусты.
– А вдруг фашисты теперь невидимыми стали! – сказал Цибулько. – Вдруг они вещество такое изобрели – намазался им и пропал из поля зрения!..
Фильченко резко окоротил бойца:
– Ложись в щель скорей и помирай от страха!
– Да это я так сказал, – произнес Цибулько. – Я подумал – может, тут новая техника какая-нибудь… Техника не виновата: она наука!
– Пускай хоть они видимые, хоть невидимые, их крошить надо в прах одинаково, – сказал свое мнение Паршин.
– Без ответа помирать нельзя, – сказал Красносельский. – Не приходится!
– Стоп! Не шуми! – приказал Фильченко.
Он всмотрелся вперед. По склонам вражеской высоты, примерно на половине ее расстояния от подошвы до вершины, справа и слева поднялась пыль. Что-то двигалось сюда с тыльной стороны холма, из-за плеч высоты.
Краснофлотцы, стоя в рост в отрытой земле, замерли и глядели через бровку откоса, через шоссе, на ту сторону.
Паршин засмеялся.
– Это овцы! – сказал он. – Это овечье стадо выходит к нам из окружения…
– Это овцы, но они идут к нам не зря, – отозвался Фильченко.
– Не зря: мы горячий шашлык будем есть, – сказал Одинцов.
– Тихо! – приказал политрук. – Внимание! Товарищ Цибулько, пулемет!
– Есть, пулемет, товарищ политрук! – отозвался Цибулько.
– Всем – винтовки!
– Есть, винтовки! – отозвались краснофлотцы.
Овцы двумя ручьями обтекали высоту и стали спускаться с нее вниз, соединившись на полынном поле в один поток. Стадо направлялось прямо на Дуванкойское шоссе. Уже слышны были овечьи напуганные голоса; их что-то беспокоило, и они спешили, семеня худыми ножками.
Одна овца вдруг приостановилась и оглянулась назад, на нее набежали задние овцы, получилось стеснение, и из овечьей тесноты привстал человек в серо-зеленой шинели и замахнулся на животных оружием.
«Это умная овца!» – подумал Фильченко про ту, которая остановилась, и решил действовать:
– Цибулько, пулемет по гадам среди нашей скотины!
– Вижу! – откликнулся Цибулько.
Теперь Фильченко увидел среди овец еще шестерых немцев, бежавших согнувшись
