знаем, все были в курсе его делишек. Когда ты работаешь в сфере обслуживания, много слышишь, много знаешь, а мы знали много, и про кокаин тоже. Так что не вини себя в произошедшем. Мама просто не знает, кого сделать крайним, потому что он просил у нее денег, а она отказала. Ты не знала?
– Нет, – помолчав, ответила я. Кажется, у меня и Элены был общий грех, который терзал обеих, но я не стала делиться откровениями с Анной-Хосе.
– Ну, понятно, – кивнула она. – Видимо, он не хотел говорить. Когда брат приходил, мы частенько болтали о тебе. Деми хотелось оставаться в твоих глазах настоящим мужчиной. По-моему, он больше всего боялся, что рано или поздно ты его бросишь. Ему казалось, что ты его презираешь.
– Какая глупость, – возмутилась я. – С чего он взял?
– Я знаю, что глупость. Но Деми больше всего боялся остаться один. Ты была его спасением. Он же был очень романтичным, придумывал всякие истории и потому думал, что недостоин тебя. Он в детстве стихи писал, о любви, скверные, конечно, ерунду, но мне нравилось. Была в них какая-то наивная чистота. И недавно снова начал, видел в тебе свою музу. А почему бы и нет? Ты молода, красива, богата…
«И несчастна», – подумала я, вспомнив бессмертную книгу Булгакова. Я прокрутила свою жизнь и подумала с горечью: я так недолго была счастлива за свои тридцать лет.
Анна-Хосе молола какой-то вздор о несчастьях своей семьи, о том, что я должна войти в их положение и ни в коем случае не сердиться, я невпопад кивала и, кажется, отвечала вполне естественным голосом, пока у нас в стаканах не кончился даже лед. Я могла ее понять. От Элены в ее эгоистичном горе не было толку, на Анну-Хосе свалилась вся работа по управлению хостелом, а она и без того дневала и ночевала на работе. Возможно, золовка ждала от меня не только сочувствия, но я пропустила ее намеки мимо ушей, а затем мне все осточертело, и я просто встала. Только тогда Анна-Хосе, словно опомнившись, спросила, понизив голос до шепота:
– Как ты думаешь, его убил этот самый Артуринью?
– Я не знаю, – ответила я.
Не вываливать же на эту бедолажку откровения Пабло, уверявшего, что они не имеют никакого отношения к смерти моего мужа. Попрощавшись, я пошла было прочь, но Анна-Хосе вновь догнала меня. На ее лице была мольба.
– Алиси, ты… Господи, мне так страшно это спрашивать, но… Ты останешься с нами? Ты останешься семьей Мендес?
Я подумала, что для нее это почему-то очень важно, и потому улыбнулась, хотя меня била дрожь после общения с теперь уже бывшей семьей.
– Сделаю все, что смогу, – пообещала я и ушла.
* * *
На следующий день я легла в клинику на ринопластику. Операция прошла хорошо, но пару дней я не могла смотреть на себя в зеркало из-за жутких отеков и боялась, что так будет всегда. Спустя неделю опухоль слегка спала, и я смогла позволить себе выйти на улицу. Выглядела я ужасно и потому старалась не показываться людям на глаза. Я не искала встреч, почти не отвечала на звонки, не показывалась в приюте, сделав Даниэлу главной, что, признаться, ей совсем не понравилось. Одно дело просто работать и получать жалованье, другое – брать на себя решение абсолютно всех проблем. Думаю, только теперь Даниэла поняла, насколько плохи наши дела, но мне было все равно. Проблемы с роговицей прошли, зрение вернулось ко мне в полном объеме. Я заказывала еду на дом, смотрела телевизор, по которому шла какая-то муть, и мрачно размышляла, как жить дальше, остаться ли в Португалии или уехать в другую страну. Все чаще я думала об отъезде в Россию, которая хоть и пугала меня своей непредсказуемостью, но оставалась понятной и простой. Кроме того, после смерти Деметрио я все чаще вспоминала другого своего мужчину – Сергея Самохина, прикрывшего мое бегство из родного города. Несколько лет я ждала его приезда во Францию, но Сергей так и не появился. Я шарила в Интернете, штудировала новостные сайты, социальные сети, но никаких следов Сергея не находила. Точнее, Сергеев Самохиных я нашла целую тучу, но ни один из них не был моим, так что я понятия не имела, жив он или нет. Вспомнив горькие слова Элены, я подумала, что она в общем-то права: над моей головой витает проклятие черной вдовы, которое заставляет всех мужчин вокруг умирать.
Когда зеркало перестало показывать ужасы, я позвонила Анне-Хосе и спросила, где похоронили Деметрио. Она сообщила, что он и Росаура находятся в фамильном склепе на кладбище Празереш, и попыталась навязаться в попутчики, но я отказалась, сославшись на то, что моя скорбь велика и я желаю побыть там одна. Анна-Хосе явно обиделась, но объяснила, как найти склеп. Я не стала брать такси, не поехала и на машине, а села на трамвай с номером 28, радуясь, что вокруг люди, пусть даже незнакомые.
Кладбище Празереш показалось мне скорее туристическим аттракционом, во всяком случае я в своих траурных одеяниях, с букетиком тюльпанов, несколько раз становилась объектом пристального внимания заезжих фотографов, считающих, что фото на фоне склепа – предел мечтаний любого путешественника. Поблуждав между аллеями, я с трудом нашла склеп семьи Мендесов. Там меня ожидало разочарование: он был заперт, а взять ключ я не подумала, впрочем, сомневаюсь, что Элена дала бы его мне. Я положила цветы у порога и немного постояла, глядя на каменные стены. Сквозь небольшое окошко виднелись лакированные гробы с погасшими свечами на них. Я не знала, в каком из них Деметрио, а в каком Росаура, и подумала, что если бы верила в Бога, то сейчас настало бы самое время помолиться. Вокруг было тихо, только где-то позади неуместно хохотала какая-то визгливая посетительница. В обрывках фраз я услышала русские слова и поморщилась. Несколько кладбищенских кошек одарили меня презрительными взглядами, не тронувшись с нагретых камней, где они дремали, и только одна, словно раздумывая, подошла ближе и потерлась о ноги. Я погладила ее, пожалев, что у меня нет никакой еды. Кошка еще немного поластилась, а затем удалилась в полном разочаровании. Позади что-то хрустнуло, посыпались камушки под чьими-то ногами. Я оглянулась и похолодела.
Позади стоял Пабло и протягивал ко мне руки, ладонями вперед.
– Только не ори, ладно? – миролюбиво сказал он.
Я автоматически сунула руку в сумку, где покоился новенький шокер.
– Чего тебе надо? – зло сказала я. – Только не говори, что пришел высказать свои соболезнования.
Пабло
