ты отсюда. Нам Клавка расскажет о твоей задумке.
Я сразу усомнилась в этом мероприятии. Собравшихся Колька отвез в поле, рассадил всех на обочине и, пообещав к концу представления приехать и развезти всех по домам, удалился. А из года в год в эту пору в конце осени городок благоухал фекалиями. Это был праздник ассенизаторов «Золотое дно». Начиналась массовая чистка выгребных ям. С бочками ездили по домам, чистили, им за это платили. А потом вывозили извлеченное из ям на поля, совхозы покупали это удобрение, так что бочка вдвойне оплачивалась. И вот зрители сидят, подъезжает первый возок и опорожняется перед ними, за ним второй и так далее. Ассенизаторы очень удивлялись наличию зрителей, сидящих как завороженные. А на следующий день та «благодарная» публика Кольку искала. Но он заранее у директора командировку оформил, за деталями поехал, отступление себе обеспечил.
Вот так весело мы жили. Между школой и работой еще в госпиталь ходили, раненых навещали, концерты им устраивали, письма им писали и читали, кто сам не мог, медсестрам помогали.
Там капитан один был в ноги раненный, от боли спать не мог, так я ему сон на два часа обеспечивала в тихий час. Терла ему ноги, чесала пятки, вспомнила, когда в Татарстане у крестного на каникулах гостила, зуб у меня разболелся, так он мне пятки чесал, и я спала. Вот вспомнила — и сама такое применила. Поэтому капитан меня как ангела-спасителя всегда ждал.
А еще хочу рассказать, как мы на фронт посылки и письма отправляли. На них бойцы откликались, и начиналась переписка. У меня двое было — разведчик Николай Степанович, 1918 года рождения, у него семья под Ленинградом погибла, осталась тетя в городе, и танкист Виктор Константинович, 1924 года рождения, у него мама в Ленинграде жила и проводником работала на южных направлениях.
И вот Николай присылает письмо, что ранен и в госпитале в Егорьевске лежит. Еду его навестить и познакомиться. Клавдия со мной, ее моя мама отпустила и место рабочее сохранила. Приехали, госпиталь разыскали, во дворе двоих из его палаты встретили и попросили их, чтобы с нами побыли и подсказали, кто есть кто, так как к нам многие подходили:
— Девчата, вы не меня ждете?
В общем, положение щекотливое. И наконец подходят двое с таким же вопросом. Эти засранцы, сопровождающие наши, молчат. Но я сразу, без подсказки, Николая узнала. Видимо, по письмам образ сложился. И он меня сразу угадал. Они с товарищем у медсестры комнату для нас сняли на неделю, где мы с ними встречались, между процедурами были вместе и гуляли. Познакомились хорошо. Но трое суток только побыли и поехали. Они очень опечалились. Через месяц Николай присылает письмо, что его выписывают и отпуск дают на месяц, и он просит у моей мамы разрешения у нас его провести.
Мама разрешила, и к Новому году он приехал. Праздники мы провели весело, дурачились, ряженые бегали на танцульки в клуб. Наши знакомые даже нас не узнавали. Временами Николай ездил отмечаться в своей организации.
И вот наступил 1945 год, под конец отпуска приезжает Николай из Москвы и говорит, что там у них состоится банкет и мы должны на нем быть. Я пригорюнилась, так как надеть мне было нечего. Но тетя Аня подарила мне свое крепдешиновое платье. Обулась я в валенки, а туфельки взяла с собой, и поехали мы накануне мероприятия, решив заночевать у родственников. Адреса я не знала, а визуально помнила — Сокольники и дом на какой-то улице. Нашла сразу. Там три сестры жили — Клава, Шура и Васена. Попали к Шуре, но потом Клава нас переманила. Она пока у Васены жила в отдельной квартире, так как та поехала на фронт мужа и сына навещать. Дело к ночи, Клава стелет нам одну кровать на двоих, озадачила меня очень. Но делать нечего, легли валетом под разные одеяла. Спали нормально.
Утро, рано — шесть часов. Звонок в дверь. Открыли, а там посыльный за Николаем приехал и срочно требует его в штаб. Николай быстро собрался и сказал, чтобы я его ждала и никуда без него ни шагу. Уехал, начали постель застилать, а под подушкой пистолет, наградной именной. Мы с Клавой в ужас пришли, испугались и начали рассуждать — откуда посыльный узнал адрес? Раньше никаких прибамбасов, как сейчас, не было. Мы адрес не знали, а Николай один никуда не отлучался. Загадка полная!
Жду день, два, три — нет. Прячу пистолет в валенки и еду зимой домой в туфлях. Приезжаю, рассказываю, наши в шоке: оружие в доме в военное время — это трибунал. В общем, можно загреметь под фанфары.
А в начале года произошла перестановка, я забыла рассказать. Мартемьяныча еще раньше призвали в армию, и он в 50 лет простым матросом был зачислен в морской запасной дивизион, который базировался в Лихоборах под Москвой. Мы туда ездили с Валентиной Яшиной его проведать. Там нас приветливо встречала флотская молодежь, парни сетовали, что мы не к ним приехали, а к старому. Мартемьяныч очень удивился и спросил — зачем явились? Мы сразу выпалили:
— Посмотреть, не поколол ли иголками корму, — так как там моря не было, а кругом рос сосняк.
Все посмеялись, а на самом деле приехали спросить, что делать с пистолетом. Он обещал решить этот вопрос. Но вскоре крестного перевели в Ленинград во Фрунзенское училище и назначили директором подсобного хозяйства, которое находилось в Мозино под Гатчиной. Он вызвал тетю Аню, и она уже в январе уехала туда. Вот в училище крестный и сдал этот злополучный пистолет.
Через месяц получаю письмо и фото: Николай — офицер польской армии и служит офицером в тамошних войсках. Осваивает уже известный ему язык и просит сохранить то, что оставил. И к маме обращается, чтобы меня туда к нему отпустила, и мы там поженимся. Ну уж нет! Такие заморочки, ребусы и кроссворды мне не нужны.
Наша хозяйка Татьяна позавидовала мне и попросила помочь ей тоже с кем-то завести переписку. Написали, послали. Получил и ответил хохол Апанас, 1913 года рождения. Пишет о себе — он с Украины, немцы сожгли его хату вместе с семьей, остался один сын, который служит с ним в одной части. И он после Победы не знает, куда приткнуться. А у Тани муж погиб на фронте, и, как бы шутя, она его пригласила. Про себя мы обозначили его как дед Апанас. Пригласив его к себе, она
