бывает на ночных кострах, где собирается молодежь. Сидит дома, стучит, как дятел, в своем сарае, будто ничего ему больше не надо.
Первый мороз всегда особенно жгуч, первый зимний ветер пронизывает насквозь.
Летом Жаргалме всюду и везде находилась работа: то выхаживала больного теленка, то ходила за мангиром, солила его, выкапывала сарану, пасла коров и овец. Мало ли было всяких дел! А в морозные дни, когда ветер валит с ног, на дворе и в степи особенно не разгуляешься. Чем же заняться? Она распорола один из своих халатов и сшивает его, как прежде было.
- Ты по-старому шьешь? - удивилась мать. - Зачем было пороть?
Жаргалма покраснела.
- Поуже делаю… Рукава укоротила немного.
Не скажешь ведь, что сама себя обманывает, тяжело сидеть без работы.
Когда шли осенние дожди, Жаргалма поставила во дворе кадку, собирала воду для стирки. Быстрые струйки, торопливые капли бежали с крыш, падали в кадку. Вот уже полно, больше нет места, вода стекает из бочки на землю. Сколько бы ни стояла она под дождем, в нее не поместится уже ни одна капля. «Так и мое сердце, - размышляла Жаргалма. - В нем нет места для нового горя, для обид и надежд. Последняя капля все переполнила… Норбо, наверно, женился, забыл меня… Надо съездить, все увидеть самой, своими глазами. До каких пор мне мучиться? Надо съездить к нему…»
И сразу в ней все изменилось. Торопится, пришивает к рукавам нарядной шубы отвороты из мягкой выдры. Пальцы исколола и боли не чувствует. Нет, медленно идет работа.
Мать сварила вкусный суп, Жаргалма ест и думает: «Накормить бы Норбо таким супом, сказать ему, что лук сама собирала в степи. Он бы похвалил… Ему, наверное, мать готовит… Новая жена попалась, наверное, ленивая, мать с ней мучается. А может, и не женился еще. Конечно, не женился. Надо спешить, поскорее увидеть его…» Ей кажется, что отец и мать плохо думают о ее Норбо, даже этот сопливый Очир ругает его, однако. Когда она заикнется, что поедет к Норбо, родители станут упрекать ее, скажут, чтобы не ездила… «Ты не жена ему больше, - скажут. - Зачем он тебе? Он давно забыл тебя». Пусть только попробуют так сказать, она им ответит… Она не даст обидеть Норбо. Пусть не смеют плохо говорить о своем зяте, муже родной дочери. Норбо не плохой. Не у всех женщин мужья похожи на богов. Есть люди гораздо хуже Норбо.
Жаргалма сердится на своих родителей, которые еще не сказали о Норбо ни одного худого слова.
Она не может больше терпеть и ждать. Не случись с ней беды, поехала бы беременная вместе с отцом и матерью. Норбо не дал бы ей ногою ступить на землю - снял бы с телеги, на руках внес в свой дом. Теперь на руках не понесет, конечно… Ну, ничего - будут же у них дети.
На другой день Жаргалма куда-то исчезла, ничего не сказав родителям. Вернулась к дневной еде - радостная, взволнованная, с пылающими щеками. Шумная, веселая, много хохотала. Ноги так сами и носили ее по дому.
- Дулсану-абгай видела, из улуса Шанаа, - рассказала она родителям. - Она молиться ездила в дацан. Говорит, что Норбо и свекровка сильно ждут меня, соскучились очень. Норбо собирался приехать, да заболел, долго в постели валялся. Больной был, все меня звал… Жалеет, что одну отпустил. Стыдно ему. Я так и знала… Дулсана-абгай говорит, что мне они сшили бархатный халат с соболиной оторочкой… - Жаргалма говорила торопливо, будто боялась, что родители перебьют. - Норбо просил Дулсану-абгай зайти к нам, она со мной встретилась, все рассказала. Теперь ей и заходить не надо, спешит домой, много дней на молении была, домашние ждут, тревожатся. - Жаргалма посмотрела на отца и мать, верят ли они ей? - Сильно по мне скучают, - заговорила она опять. - Подарки приготовили, Норбо коня запряг, осталось шапку надеть и ехать, и тут заболел. Вот ведь какое несчастье.
Родители и в самом деле не знали, верить ей или нет. «Пожалуй, правду говорит, вон как раскраснелась от радости. Ну да, встретила старуху, она сказала, что Норбо ждет. Беда, болел сильно. Болезнь вон каких здоровяков валит с ног. Сын заболел, мать куда же поедет? Ни на шаг нельзя от больного, да и хозяйство не бросишь», - так рассуждал отец. У матери же в груди было сомнение.
- Мама, что вы так на меня смотрите? Правда, все так было. Вы зря думаете, что Норбо плохой, он хороший. Он не мог приехать, он болел. - Жаргалма заплакала.
- Не плачь, - проговорила мать. - Я же ничего не говорю. Пусть отец на днях увезет тебя.
- Не на днях, а завтра. Я верхом уеду…
- Верхом? Одна? С пустою сумой?
- Одна к вам приехала, одна и домой вернусь. На Саврасом… Мы потом к вам с мужем приедем. А с собой мне ничего не надо. Мяса сварите немного и масла положите.
- У нас целая баранья туша есть. Поезжай, мы насильно не держим, - вздохнула мать.
Жаргалма перестала плакать, улыбнулась.
Отец принес из сарая жирную баранью тушу, положил возле очага, чтобы пооттаяла. Мать замесила на сметане лепешки, сдобные, как ламское лакомство бообо. Подошла соседка Самба-абгай, помогла во всей этой суете, подарила для Норбо мягкие теплые варежки и рукавицы для работы, принесла в бычьем пузыре топленого масла. Положила в руку Жаргалмы золотую монетку с выпуклой головой белого царя.
- Это, - сказала добрая старушка, - тебе, сделаешь золотое украшение.
Все приготовления были закончены поздно вечером.
Жаргалма досыта накормила Саврасого, ведь утром он помчит ее в Шанаа, длинная дорога ждет Саврасого. Янгар так и крутится около Жаргалмы, почуял, что она уезжает…
Она теперь не толстая, перешила у нового халата серебряные круглые пуговицы. Достала из сундука свои звонкие украшения, красивые четки. Серебряные цепочки, сандаловые шарики четок холодят, щекочут шею. Давно она не надевала их…
Все уже спят, храпит бедный Шойроб. Жаргалма с матерью последний раз проверила, не забыла ли чего, и легла спать. Она уже сама почти верит, что Норбо ждет ее, соскучился. Она не может заснуть… Так ребятишки волнуются накануне цагалгана, праздника белого месяца. «Зачем боги сделали зимнюю ночь такой долгой? Не уснуть… Одна собака залаяла, все собаки в улусе подхватывают, - лезут в голову ненужные мысли. - Как все слышно морозной ночью… Завтра уеду, больше
