И только когда руки коснулась теплая детская ладошка, Эвелина очнулась.
– Ты чего орешь? – зевнув, поинтересовалась Розочка. – Машка опять боится.
– И-извини…
– Ты… тварь…
Уродливый человек протянул руку к камню, но стоило коснуться, и тот осыпался серым прахом.
– …ты… поплатишься… – отец поднялся. Он пошатывался и теперь куда больше походил на пьяного. Размазав рукой кровь по лицу, он глянул на Эвелину и показалось, что сейчас ударит. Точно ударит. Но тихий рык двуипостасного заставил его обернуться.
Отшатнуться.
Упасть и подняться.
– Вам стоит уйти, – сказала Калерия, положив ладонь на загривок супруга.
– Вы… вы все тут… еще… заплатите.
Ингвар заворчал и оскалился. Клыки у него были белыми, красивыми. И Эвелине подумалось, что она совсем не против будет, если папочку сожрут. Вот только папочка, наверное, тоже что-то понял. И убрался. Тихо так. Быстро.
Хорошо.
– Плохой человек, – Розочка взяла Эвелину за руку. – Не водись с ним.
Помолчала и добавила.
– Все равно умрет скоро.
– Я…
– Рак у него. Последняя стадия… такое уже не лечат. Люди точно не лечат. А дивы не возьмут.
– Почему?
– Я ж говорю. Плохой человек, – Розочка широко зевнула. – А ты спать ложись.
Ниночка глядела в окно.
Не спалось. Вот бывает же такое… она повертела колечко на пальце и вздохнула.
Вот ведь… скажи кому, что сама себе покупала – засмеют. Или пожалеют? Тут еще не известно, что хуже. Ниночка терпеть не могла, когда ее жалели. Но и без кольца как-то про жениха говорить… поверят, конечно. Или нет?
Спрашивать станут… а что ей отвечать? Что у Гришки в кармане вошь на аркане? Да и та маменькина.
Не обрадовалась.
Гришенька-то мальчик хороший, после того, как заявление подали, пожелал Ниночку с семьею познакомить. И ведь отказать-то не вышло. Да и не пыталась Ниночка. Надо же было глянуть, с кем дело иметь придется.
Ох, не обрадовалась… небось, отговаривать станет. Но ничего, Гришенька парень упертый. Сколько его сама Ниночка гоняла, так нет, уходить уходил, однако возвращался. И тут устоит. А нет… не судьба?
Душно-то как.
Окна Ниночка еще на той неделе заклеила, по теплоте, хорошо зная, что раствор крахмальный именно по теплу хорошо берется, а на сквозняке он толком не схватится и обсыпаться потом станет мелкою крошкой, не говоря уже о том, что толку от такой поклейки никакого.
Тесно.
Вот как сюда мужика привести? Комнатенка крохотная, едва-едва кровать со шкафом влезли. И стол, конечно. Прежде-то он Ниночке не надобен был, но вот как учеба началась…
…экзамены через месяц, сперва по теории, а там и практика. Но Ниночке ее в лаборатории зачесть обещались. Еще и рекомендацию справят, если, конечно, она и дальше будет работать, как работает.
А ей что?
Ей нравится. То ли ведьминская натура свое взяла, то ли просто дело пришлось по душе. Это вам не в буфете стоять, точность надобна, аккуратность…
…еще годик и тогда уж, с дипломом, и ходатайство Ниночка подаст на вступление в Ковен. Тетушка поможет, тут и думать нечего.
И про партию подумать следует, но тут сложно… тетушка, конечно, предупреждала, но вот прежде предупреждения эти казались глупостью несусветной. Не собиралась Ниночка в партию. Теперь поди ж ты… нет, представление ей сделают, но…
Она вздохнула и от вздоха этого на темном стекле образовалось круглое влажное пятно. Ниночка ткнула пальцем.
У Гершева супруга в парткоме сидит и не упустит случая поквитаться. Конечно, обвинение в аморалке не выставит, его доказывать придется, но вот в моральной неустойчивости точно упрекнет. И не она одна…
Через комсомол, что ли, попробовать?
Сперва, конечно, на добровольных основах, кандидатом. Оно, конечно, дольше выйдет, пару лет промурыжат, да и не факт, что получится. А времени сожрут изрядно.
Но…
Если замуж.
И крепкая семья. Супруг с положительною характеристикой, а у такого, как Гришка, иной быть не может, тогда, глядишь, чего-то и получится. Ковен опять же…
От мыслей этих, прежде Ниночке несвойственных, отчаянно захотелось на воздух. И она бы толкнула окно, да… заклеено. Намертво, что раствором крахмальным, что словом ведьмовским, который этот раствор крепче цемента делает.
Ниночка вскочила.
Выбежала из комнаты, из квартиры, громко хлопнув напоследок дверью. И от хлопка этого, показалось, что стекла задрожали.
Или не от хлопка, но от звука, тонкого, пронзительного, ударившего по ушам… Ниночка скатилась вниз, толкнула обеими руками тугую подъездную дверь и уже там, снаружи, опомнилась, что вышла-то, как была, в домашнем. И на ногах тапочки.
А зябко.
И дышится свободно, и воздух этот холодный успокаивает найчудеснейшим образом. Так она и стояла, дыша сквозь сцепленные зубы.
– Девушка, – тихий этот голос разрушил то блаженное состояние, когда внутри ни мыслей, ни желаний, ничего, кроме пустоты. – Девушка, а вы не из большой квартиры будете? Случайно?
– Случайно, – Ниночка поежилась.
А холодно.
И снег пошел. Вот ведь. Небо ясное, ни облачка, а снег пошел. Пляшут белые пушинки в воздухе, тают, так земли и не коснувшись. А ведь до зимы еще месяц.
– Девушка…
Мужчина был из тех, кто поневоле привлекает к себе внимание, и вовсе не какой-то выдающейся внешностью. Скорее уж наоборот, именно внешность у него была самая обыкновенная, невыразительная. А вот пальто хорошее, шерстяное, шитое в приличном ателье, если вовсе не у частного портного, попасть к которому можно исключительно по рекомендации.
Пальто расстегнуто, и виден темный костюм с круглыми пуговицами. Пуговицы поблескивают металлом, а костюм отливает золотистой искрой.
Галстук красный, завязан крупным узлом.
Туфли… да, такие только по большому блату достать можно. И шляпа хороша. Гришке бы пошла такая? Или нет, подобные без костюмов не носят, а Гришку в костюме Ниночка не представляла. Хотя… на свадьбу надобно будет справить, но чувствовалось, что задача эта не из простых.
– Прошу простить меня за назойливость, – мужчина, казавшийся смутно знакомым, улыбнулся широко и по-доброму, – но мне кажется, что вы слишком легко одеты. Позволите?
И не дождавшись согласия, снял пальто, чтобы набросить его на Ниночкины плечи. Ниночка подумала и не стала возражать. Пальто было теплым, и пахло от него не табаком, но какими-то травами. Полынь точно имелась. Еще ромашка, но ее резкий запах перебивал прочие ароматы.
