Так вот, между XV и XVIII веками мир представляет все еще огромную крестьянскую страну, где от 80 до 90 % людей живут плодами земли, и только ими. Ритм, качество, недостаточность урожаев определяют всю материальную жизнь[80].
Фернан Бродель, «Структуры повседневности»[81] Семюр-ан-Осоа – древняя шахтерская коммуна во французском департаменте Кот-д’Ор близ Дижона. Оконный витраж в церкви XVI века изображает святого Медара, которому люди молились о дожде, и святую Варвару, покровительницу горняков и защитницу от грома и молнии. Святая Варвара предстает мученицей с обнаженной грудью; ее тело исполосовано плетьми, изорвано раскаленными клещами и воздето на крючьях. В конце концов ее сожгли на костре[82]. Эта мученица защищала людей от капризов природы и помогала шахтерам безбоязненно вгрызаться кирками в недра земли[83].
Образы святых мучеников-покровителей смотрят на нас с витражей, холстов и икон. Десятки особых дней в году были посвящены духовным благодетелям, которые защищали крестьян и горожан от засухи и дождей. В 1350 году, когда Европа пребывала во власти непредсказуемой погоды, прогнозы строились лишь на наблюдениях за природой с вершины холма или с колокольни. В лучшем случае это позволяло предугадать резкое похолодание, сильные ливни или аномальную жару на день вперед. Даже те, кому достались самые плодородные почвы, постоянно следили за небом, за сезонными приметами, ранним цветением яблонь, яркими закатами, предвещавшими проливные дожди или ранние заморозки, опасные для созревающего винограда. Ни одна сельская община не вела систематических записей о погоде, приносившей в один год благополучие, а в другой – страшный голод. Человеческая память, опыт и предания, а также вера в силу святых были единственным спасением от стихии. Незащищенность оставалась реальностью повседневной жизни: хотя фермеры учились приспосабливаться ко всему, в Европе еще не было надежной инфраструктуры для быстрой перевозки большого количества зерна и других товаров.
Годичные кольца деревьев и ледяные керны рассказывают о постоянных изменениях климата после 1320 года – в ужасные дни Черной смерти, в эпоху Столетней войны (которая велась главным образом на территории Франции), во времена правления английской королевы Елизаветы I, а также в период господства и крушения испанской Непобедимой армады. В древесных кольцах и ледяных кернах отразились нерегулярные циклы теплых и холодных летних сезонов, влажных весен и волн экстремальной жары. По всей видимости, устойчивой тенденции не существовало вплоть до конца XVI века, когда началось выраженное похолодание. Те, кто пережил тучные и тощие годы, почти не оставили после себя записей о климатических условиях, за исключением редких упоминаний об исключительных урожаях и неурожаях, а также о необычайно дождливой или сухой погоде. В то время люди воспринимали циклы хороших или плохих лет как случайность или следствие божественной воли, но в действительности они жили в несколько ином с климатической точки зрения мире.
В период средневекового климатического оптимума отмечались лишь немногие из аномалий, характерных для XIV–XVI веков. В промежутке между 1298 и 1353 годами самыми дождливыми были годы Великого голода (1315–1319). Согласно архивам епископа Винчестерского, 1321–1336 годы были засушливыми – или чрезвычайно засушливыми. Затем последовали десятилетия обычной погоды. Следующие поистине дождливые сезоны пришлись на период между 1399 и 1403 годами, но тем дождям было далеко до ливней, которые ранее привели к массовому голоду. На этот раз Европа столкнулась лишь с отдельными случаями нехватки продовольствия, и эти проблемы решались на местном уровне.
Когда голод прекратился, качество питания в городах и деревнях, по-видимому, несколько улучшилось – или по крайней мере оставалось стабильным. В некоторых районах численность населения сократилась и появились излишки урожая. Эффективность сельского хозяйства возрастала благодаря укрупнению фермерских хозяйств, которое предвосхитило масштабное огораживание общинных земель в следующие века.
Северная Европа никогда больше не переживала такого катастрофического голода, как в 1315 году. Позднейшие случаи нехватки продовольствия, хоть и носили локальный характер, служили напоминанием о чрезвычайной хрупкости человеческого общества. Лишь в конце XVII века в Англии и еще столетие спустя во Франции новые зерновые культуры и сельскохозяйственные методы, а также более совершенная коммерческая инфраструктура и масштабный импорт продовольствия значительно снизили угрозу голода.
* * *
Деревенская жизнь во Франции XIV века была типична для большей части Европы. В 1328 году уполномоченные представители французского короля подсчитали домашние хозяйства и приходы по всей стране и установили, что на территории, которая три столетия спустя стала суверенной державой под названием Франция, проживало от 15 до 18 миллионов человек[84]. Девяносто процентов французов были крестьянами; их было слишком много в сравнении с имевшимися продовольственными ресурсами. Несмотря на высокую продуктивность отдельных сельскохозяйственных угодий, таких как фермы в окрестностях Парижа и винодельческий регион близ Бордо, усилия крестьян на девять десятых были направлены на то, чтобы прокормить самих себя. После голода 1315–1322 годов численность населения быстро восстанавливалась, и в период довольно низкой урожайности и дефицита возделываемых земель производство зерна неизбежно достигло потолка. Это сделало сельских жителей еще более беззащитными перед неурожаями. В то же время крестьяне страдали от высокой арендной платы, скудных доходов и бесконечных разделов земельных участков, бóльшая часть которых принадлежала дворянству. И все же начало XIV века было относительно благополучным. Некоторые французские историки называют этот период monde plein – «изобильный мир».
«Изобильный мир» просуществовал недолго. К XIII веку Монгольская империя простиралась почти через всю Евразию, от провинции Юньнань на юге Китая до Черного моря. Ее сеть дорог и необычайно быстрые всадники связывали Азию с Европой и Индию с Маньчжурией. В XIV веке монгольские торговые караваны завезли с собой крыс, на которых паразитировали блохи, зараженные бактериями Yersinia pestis – чумными палочками, возбудителями бубонной (грандулярной) чумы[85]. Откуда они взялись, точно неизвестно, но вероятно, что из пустыни Гоби. Бубонная чума вспыхнула в Центральной Азии в 1338–1339 годах, а в 1346 году добралась до Индии и Китая. Резкие климатические изменения, возможно, ускорили распространение этой болезни. В то время как Европа переживала период повышенной влажности, Центральную Азию охватили жара и засуха, из-за чего монголы были вынуждены постоянно кочевать в поисках пастбищ со свежей травой. Их сопровождали чумные блохи вместе со своими хозяевами. К 1347 году эпидемия пришла в черноморский порт Каффу, который осаждали монголы. Согласно не самой правдоподобной версии, они при помощи катапульт перебрасывали через стену чумные трупы. Но более вероятно, что болезнь проникла в город на спинах грызунов. Затем корабли бежавших генуэзцев доставили блох и их хозяев в Константинополь, Италию и Марсель. Первая же вспышка чумы погубила не менее 35 % населения Генуи.
