вздыхаю. Скоро здесь не останется ничего привычного. Понимание сего факта доставляет дискомфорт.
Помню, как радовались родители, когда выбрали этот дом. А теперь все исчезает.
Разочарованно плюхаюсь за барную стойку и щелкаю чайник.
— Кофе нет? — бурчит Шершнев, оказавшись на пороге.
В одних брюках и без рубашки, растрепанный и потирающий глаза, он совсем не выглядит грозно. Наоборот. От его вида становится спокойнее.
Пожимаю плечами и тянусь за чашкой, которая на полке над моей головой. Шершнев сонно потягивается и разминает плечи с красными следами от моих ногтей и зубов. Поджав губы, делаю вид, будто меня занимает материал, из которого сделан сервиз.
Более неловкой ситуации на всем белом свете не сыщешь.
— Как твое моральное состояние? — Шершнев поворачивается ко мне спиной и распахивает шкафчики. — Где у тебя чай?
— Третий слева, — равнодушно бросаю, а взгляд намертво припечатывается к обтянутым кожей мышцам на его спине. — Или справа.
Шершнев хорош собой. Есть ли криминал в том, что я получаю эстетическое наслаждение от его вида? Он же мой будущий муж. И сейчас с любопытством разглядывает полки и крутится на кухне, словно красуется.
Раздражает.
— Прекрати копошиться, — недовольно скриплю ногтем по столешнице. — Еще бы в трусах выперся. Бесишь.
— Потерпишь, — усмехается Шершнев и тянется выше. — А сказала, что кофе нет.
Оборачивается с видом победителя, зажав непочатую пачку. Недовольно шикаю и обреченно смотрю на вскипевший чайник.
— А я чай хочу.
— Ну и пей свой чай.
Довольно насвистывая, Шершнев заправляет кофемашину, не обращая на меня никакого внимания. Скриплю зубами, заливаю кипятком несчастную чашку и бью ложкой по краям.
Что за человек? С ним же невозможно разговаривать.
В полной тишине пьем каждый свой напиток.
— Расскажешь, где мама? — отодвинув в сторону ненавистное пойло, сверлю взглядом витающего в облаках Шершнева. — Дома ее до сих пор нет.
Пожимает плечами, затем выныривает из собственных мыслей.
— Банк попросил ее освободить дом для просмотра новым хозяевам, — кидает равнодушно и осушает чашку. — Зря от кофе отказалась. Вкусный.
Хмурюсь и недоверчиво смотрю на Шершнева. Хоть бы бровью повел. Но нет. Стоит себе спокойно. А до меня, наконец, доходит смысл сказанных слов.
Возмущение горячей волной бьет фонтаном по венам. Сжимаю кулаки и подскакиваю с места.
— Ты выкупил дом⁈ — кричу в невозмутимое лицо.
— На него нашелся покупатель, — отставляет чашку в сторону. — Времени ждать твоего решения не осталось.
Глава 31
Трясет от того, как он спокойно говорит о покупке дома.
В груди клокочет обжигающая ярость. Разлетается по всему телу. Жалит пальцы.
Так и хочется вцепиться в невозмутимое лицо.
— Почему ты такой? — выдаю со стоном, прижав ладони к щекам. — Что с тобой не так, Шершнев?
— Со мной? — бровь удивленно летит вверх. — Лен, ты себя слышишь?
Массирую пальцами веки, глажу виски.
Хочу убежать. Подальше от всей его холодности.
Он никогда не поймет, как я себя чувствую.
Это бесполезно.
Трясу головой и разворачиваюсь на пятках.
— Я понимаю.
Его голос, приглушенный и какой-то далекий, парализует. Заставляет замереть и обратиться в слух. Это настолько неожиданно, что вводит в ступор.
— Ты думаешь, что тебя загнали в угол, — выдает Шершнев и тяжело опускается на высокий стул.
Немое приглашение к диалогу я, к собственному удивлению, принимаю не колеблясь ни секунды. Моя злость куда-то испаряется в момент, когда я усаживаюсь напротив.
Уступает место осторожности и лучу надежды.
Если он поймет и не будет давить — то все выйдет гораздо проще.
Шершнев складывает на столе руки и сцепляет их в замок.
— Ты — мой руководитель, — поджав губы, глажу столешницу. — Теперь мы вместе работаем, — усмехаюсь и поправляю складки халата на коленях. — Мы живем вместе. Стоило приехать в больницу к отцу — оказалось, что и там — ты. Да, я чувствую себя загнанной. Я пришла к тебе сама, да, но…
— … Потому что у тебя не было выбора.
Останавливаюсь и глубоко втягиваю воздух. В носу першит, в горле оседает горечь сказанных слов.
— А теперь еще и дом, — смаргиваю мутный туман перед глазами и нервно облизываю губы. — Слушая, я тоже понимаю. Я не дура. Ты купил этот дом не для того, чтобы окончательно запереть меня. Тебе это просто не нужно.
— Но? — иголки зрачков внутри изумрудных радужек буравят меня насквозь.
— Но куда бы я не повернулась, Олег, — везде только ты. А я так не умею, понимаешь? Не чувствую себя в безопасности.
Шершнев кивает и обнимает ладонями кувшин с водой. Отводит помутневший взгляд, смотрит сквозь прозрачную жидкость.
А на меня накатывает облегчение.
Даже если ничего не изменится — эти мысли перестанут меня отравлять. И я больше пойму про Шершнева.
Сейчас его реакция мне не ясна.
Но даже то, как он слушает, кажется мне хорошим знаком.
— Этот дом — твой и твоих родителей, — пожимает плечами Шершнев не отводя взгляда от кувшина. — Я в нем просто гость.
Разочарованно вздыхаю и тру лоб.
— Олег, ты его купил, — наклоняюсь к Шершневу и касаюсь пальцев на запотевшем стекле кувшина, привлекая внимание.
Олег переводит взгляд на меня, но не дает установить зрительный контакт. Смотрит куда-то в сторону.
А меня посещает странное чувство.
Он растерян?
— Это много значит, понимаешь? — подаюсь вперед и нервно облизываю губы. — Понятно, что родители и я будем крутиться, как это возможно, чтобы выкупить его у тебя, но сколько на это уйдет лет?
Шершнев молчит. Хмурится и стучит пальцами по кувшину.
А мое сердце замирает.
Взгляд сам скользит по изящным длинным фалангам, а к лицу невольно приливает жар.
Слишком свежи воспоминания о том, что он ими вытворяет.
Невовремя.
— Ты чувствуешь себя заложницей? — голос Шершнева выводит из ступора.
Щурюсь. Прогоняю слова в своей голове, пробую на вкус.
Они словно не отражают всего.
— Скорее загнанным зверем, — вздыхаю и убираю руки.
— На тебя никто не нападает.
— Знаю, — поспешно отвечаю и часто киваю. — Олег, я и не говорю, что ты нападаешь. У нас сделка, все верно. Я все помню. И благодарна тебе за помощь…
— Неужели, — бормочет себе под нос Шершнев, а я с трудом сдерживаюсь, чтобы не прервать свою вдохновенную речь.
— …И за дом тоже. Я рада, что отцу будет где восстанавливаться, а маме не придется никуда уезжать. Только мне бы хотелось, чтобы это место продолжило быть моим домом, — Шершнев удивленно округляет в глаза. — Не в смысле жить, нет. В смысле, чтобы я знала, что это родительский дом. Родовое гнездо, не знаю, — всплескиваю руками в попытке объяснить.
— Что сейчас ему мешает быть родовым гнездом?
— Это
