основу для процветания нашей Империи. До тех пор, пока не выработаете всё. А тогда, если будет на то наша особая милость, – он выделил эти слова, как бы давая лишний раз понять, что всё зависит только от них – Хозяев и «погонщиков» человеческого стада, – мы, может, даже оставим вас… Прозябать.
Так что насладись последними своими эмоциями – чувствами загнанной в угол и униженной крысы, которую сейчас станут топить. Зная, что все твои унижения, боль и жертвы оказались напрасны, можешь злиться… Или рыдать.
Мы и смерть твою… Запишем!
Прощай.
Пол под Чарли провалился, и он… Действительно оказался в воде!
И сразу понял – когда ему придётся вдохнуть её в раздираемые нехваткой кислорода лёгкие, никто не будет спасать его «в последний момент!»
И ещё он думал, как же мерзки и отвратительно изощрённы эти друды!
Вместо того, чтобы истребить под корень туземное население, оставили себе послушных и вынужденных работать за кусок хлеба обезоруженных рабов… Стадо. Без «потенциальных» Вожаков.
Над которыми ещё и гнусно глумятся, даря иллюзию Свободы Выбора Судьбы…
Он больше не сдерживал эмоций: ненавидел, ненавидел, НЕНАВИДЕЛ!!!
И верил он, делая последний вдох, и теряя сознание, лишь в одно: отольются кошке мышкины слёзки! Не может такое остаться безнаказанным!
Рано или поздно найдётся кто-то, кто отомстит!
Отомстит за…
Щенок акулы.
Рассказ.
Когда дядя Саня впервые принёс его, Бастер смотрелся… Мило.
Крохотные зубки не казались опасны – не больше, чем плоскогубцы: пока не сунешь пальчик и не сожмёшь, больно не будет!
Сам щенок выглядел маленьким, явно ещё очень юным. Из-за этого и пропорции тела были какими-то словно округлыми, и вызывающими не то жалость, не то умиление. Во всяком случае тётя Аня сразу засюсюкала:
– Ой, это кто же у нас здесь такой маленький? И кто – такой хорошенький? А уж наверное есть как хочет! Ну, иди сюда, малыш, иди! Тётя Аня сейчас мяска накрошит!..
На плохо держащихся и подгибающихся, ещё непрочных ластах, полуметровая «крошка» подковыляла к миске. Посмотрела на мясо, затем пощурилась на окруживших её людей. Повела непривычно заострённой мордой вокруг миски, тыкнула пару раз в край… А затем, опустив нижнюю часть пасти – по-другому не скажешь! – принялась заглатывать наложенное мясо почти не жуя.
Дядя Саня победоносно оглянулся:
– Ну?! Я же говорил, что никаких проблем не будет?!
Как бы опровергая его слова, задняя часть тела «крошки» издала странный звук, и на ковре (пусть и синтетическом, но от этого – не менее нужном в комнате!) возникло нечто коричнево-зелёное и жутко… пахучее!
Вовка, поопасавшийся подойти ближе и погладить странное существо, когда оно ещё не то лежало, не то – сидело на руках дяди, снова почесал в стриженном затылке.
Ему казалось, что радоваться ещё рано: акулёнок в доме лишь десять минут, а уже успел наделать большую кучу (ну, видать то, что поступило с переднего конца, как бы… выдавило то, что скопилось на заднем!), и прокусить тёти Анин тапочек.
– Ф-фу!.. Александр! Смотри, что он сделал с ковром мамы! Нет, так не годится – теперь придётся моющим пылесосом всё тут… И ещё не знаю – возьмёт или нет!
– Возьмёт, конечно. – дядя Саня казался слегка расстроенным, но старался «держать марку», – Приучим! Будет проситься, как вон Маркиза.
Маркиза, шикарная персидская кошка, которой в «подростковом» возрасте сделали соответствующую операцию, чтоб не мучиться с котятами, молча смотрела на «приобретение» с фирменного места на диване. В прищуренном взгляде её Вовке виделась неприязнь и настороженность – ну как же!.. Любимица в доме должна быть одна!
– Смотри, он поел! – дядя Саня победно улыбаясь, взял в руки миску. Улыбочка подвяла, – А почему не облизал? Здесь ещё осталось по краям… А, ну да, у него же нет языка!
– Зато зубы у него – будь здоров! – тётя Аня, сунувшаяся было с совком к куче, отскочила со вполне понятной прытью, пытаясь спасти пластмассу от зубов. Однако реакции Бастеру оказалось не занимать: на совке остался след, как от перфоратора: три ряда мелких сквозных дырочек, – Гос-споди! Смотри, во что он совок превратил!
– Ну и … – рука дяди Сани привычно потянулась туда, где в юности кустились шикарные кудри, немаловажную, кстати, роль сыгравшие в привлечении к себе внимания со стороны всё той же тёти Ани, а сейчас остались лишь ностальгические «обломки Империи», – с ним! Купим новый!
– Ага, смотрите, распокупался он! А тапочки, ковёр, и всё остальное, что он сгрызёт или уделает – тоже будешь каждый раз покупать? Может – сразу во двор? Мы ж его, вроде, для двора и покупали?
– Нет! Я его выбрал, я его и приучу!
Это храброе заявление дядя Саня честно пытался выполнить в ближайшие два дня.
Вовка гостил в доме дядьки ещё именно столько. Потом каникулы кончились. Пришлось вернуться в город.
Однако именно в эти последние два дня крику и шуму в доме оказалось куда больше, чем за предыдущие пять. Каждые два-три часа Бастер оказывался голодным. А когда голод начинал терзать его просто устроенную душу и мозг, щенок много не думал: начинал грызть всё, что, по его мнению, могло насытить его бездонную, по словам тёти Ани, утробу.
Вынеся на мусорку второй коврик из прихожей, три пары почти новой обуви, огрызок лыжи и пуфик с разорванной обивкой, дядя Саня решил применить крутые меры: стал тыкать Бастера в испорченную вещь рылом, и шлёпать ладонью, приговаривая: «Нельзя! Нельзя, говорю! Ну, понятно? Нельзя!»
Хуже всего оказалось в день отъезда.
С утра Вовку разбудил буквально громовой вопль тёти Ани:
– Саня! Саня, говорю, … твою мать! Иди сюда скорее!
Вовка тоже выбрался из гостевой комнаты и спустился со второго этажа – столько в этом «крике души» было неприкрытых злости и ненависти.
Картина разрушений впечатляла.
От «маминого ковра» (всего каких-то пять лет назад подаренного любимому зятю по случаю Юбилея), осталось примерно половина. Остальное превратилось в весьма красивое, на взгляд Вовки, хохломское кружево, ходить по которому, правда, оказалось невозможно, по причине его щедрого обваливания в… Том самом.
Тётя Аня не поскупилась на эпитеты и нехорошие слова. Дядя Саня рычал, разводил руками, сжимал кулаки, повышал тон, и «отбрёхивался». Да только как уж тут «отбрехаешься»: ковёр уже – только выкинуть!
Вовка привычно зажал уши, и ушёл к себе. Скандалов, если их устраивает профессионал, нужно стараться избегать – так его учила собственная мама, родная сестра тёти Ани. Дома она на папу никогда… Во всяком случае, при Вовке!
Хотя имелось у него подспудное подозрение, что мама отыгрывается, когда «сдаёт»
