Сунув мобильник в карман, Величковский ссутулился, уставившись взглядом в пол, и, казалось, забыл и о Пафнутьеве, и о Худолее.
— Кто звонил? — нарушил Пафнутьев молчание. — Игорь?
— Ага, — кивнул Величковский, все еще не отрывая взгляда от пола.
— Как у него там?
— Нормально.
— Погода хорошая?
— Там всегда хорошая погода.
— Южное побережье? — продолжал допытываться Пафнутьев.
— Северное, — неожиданно сказал Величковский.
— Да-а-а? — протянул Пафнутьев, стараясь вложить в это слово как можно больше удивления, может быть, даже потрясенности. И, кажется, добился своего — Величковский вскинул голову, горделиво оглянулся на Худолея: дескать, и ты должен знать, откуда мне иногда звонят. — Северное побережье Италии.
— Рановато он собрался на отдых, там еще холодно, — заметил Пафнутьев.
— А он и не отдыхает.
— Работает?
— Можно и так сказать.
— Девочки?
— С чего вы взяли? — насторожился Величковский.
— Так ты же сам и рассказал, — обращаясь на «ты», Пафнутьев точно рассчитал — доверительность интонации часто срабатывает лучше, чем самые коварные вопросы.
— Надо же... А я и не заметил.
— В квартире рассказал, где мы встретились. Даже на выбор предложил некоторых, — Пафнутьев взял со стола пачку снимков и снова положил их на место. — Вот эти красавицы... Ты ведь с любой можешь связаться?
— Ну.
— И любая откликнется?
— Еще как!
— Тогда вот что, — Пафнутьев встал из-за стола, решительно подтащил парня к своему стулу, усадил, положил перед ним пачку снимков, ручку. — Садись и пиши! На обороте каждого снимка. Как зовут, куда звонить, где живет... Ну, и так далее.
— А я не помню, — попытался было отвертеться Величковский, но Пафнутьев был неумолим.
— Сам предложил? Сам. Мы твоим девочкам такую жизнь устроим, такой спрос обеспечим... Они будут визжать от счастья. Тебя подарками завалят в знак благодарности.
— Точно? — Губы Величковского медленно расползлись в улыбку, обнажив золотые фиксы. — Может быть, кого-то из них нет в городе...
— Подождем.
— Или не согласятся...
— Уговорим. Ты умеешь уговаривать? Сам говорил, что умеешь. Авось и у нас получится.
— Только это самое, — посерьезнел Величковский. — Не насильничать.
— Ты что, старик?! — вскричал потрясенный Пафнутьев. — Посмотри на меня! Посмотри на Валю! — И он кивнул в сторону Худолея. — А Андрея в машине видел? Ему в кино предлагали сниматься! Может быть, и твои красавицы на экран попадут!
— А что, можно?
— Нужно! — отсек Пафнутьев слабые сомнения Величковского.
— Тогда это... Может, и я в кадре окажусь?
— Да тебе только захотеть!
Дальнейшее происходило в полной тишине. Слышалось только усердное посапывание Величковского. Он вынул из своей сумки маленький блокнотик и, сверяясь с ним, старательно вывел на оборотной стороне снимков имена, фамилии, возле некоторых указал даже телефоны.
— А адреса? — спросил Пафнутьев.
— Зачем вам адреса? Я их и сам не знаю. Все они из Пятихаток. Какие у них там улицы и переулки — понятия не имею. Покажете фотки — вам каждый дорогу поможет найти.
— Известные, значит, девушки?
— В определенных кругах.
— И тебя все знают?
— Меня? — весело удивился Величковский. — Да я только появлюсь — через два часа Пятихатки на ушах! Я у них, как принц на белом коне. Они же не знают, как мне вкалывать приходится, не знают, что ночую где попало, ем где перепадает. Они думают, что я крутой. — Величковский счастливо засмеялся. — Поэтому эти красавицы и липнут ко мне, просят в город их забрать, пристроить где-нибудь! Потому и фотографируются в чем мать родила. Скажешь, ножку поверни — поворачивает, скажешь, чтоб заросли сбрила — тут же!
— Значит, они знают, на какую работу ты пристраиваешь?
— А что ж тут догадываться? Конечно, знают.
— И соглашаются?
— С восторгом! И меня готовы благодарить всем, что у них в наличии имеется.
— Везучий ты мужик! — простонал в своем углу Худолей.
— А я вообще ничего! Никто не жаловался! И на подарки не скуплюсь.
— Лифчики-трусики?
— Думаешь, мало?! Они же в Пятихатках и этого никогда не видят! За коробку конфет лягут с кем угодно, какую угодно позу примут!
— Шоколадных конфет? — серьезно спросил Пафнутьев.
— Да какая разница! Была бы коробка!
— А родители?
— Какие там родители! Они счастливы хоть на время здыхаться от этих детишек.
— Здыхаться? Это как?
— Ну... Избавиться. Передохнуть. Дух перевести. Вы что думаете, я тут дуркую перед вами?
— Дуркую? — уточнил Пафнутьев.
— А! — Величковский весело махнул рукой, — Это я опять сбился. Дуркую — значит, валяю дурака, придуриваюсь... — Видимо, механически, не совсем понимая, что он делает и насколько это уместно, парень достал черную коробочку, открыл ее и тщательно протер свои и без того сверкающие туфли.
Пафнутьев некоторое время с удивлением наблюдал за ним, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, потом собрал снимки, убедился, что на обороте каждого указаны имя, фамилия, и спрятал все их в стол.
— Теперь они от вас никуда не денутся! — одобрительно хохотнул Величковский.
— От меня вообще никто никуда не девается.
— В каком смысле?
— Во всех, — без улыбки ответил Пафнутьев и, открыв другой ящик стола, вынул снимки, которые совсем недавно были сделаны между мусорными ящиками, в юшковской квартире, в морге. И положил их перед Величковским.
— Что это?! — в ужасе отшатнулся плиточник.
— Сличай. С теми, которые только что держал в руках. Может, кое-какие совпадут.
— Где вы их взяли?
— Валя сфотографировал.
Теперь в кабинете сидел совсем другой человек. Вместо румянца и шаловливой, самодовольной улыбки Пафнутьев и Худолей видели белую маску с отвисшей губой и посверкивающим золотым мостом.
— Внимательно посмотри эти снимки, — медленно, негромко произносил Пафнутьев слово за словом, прекрасно понимая, какое впечатление они сейчас производят на расслабленное сознание Величковского. — Может, кто-то из этих женщин тебе знаком, может, где-нибудь встречались, — продолжал Пафнутьев. — Посмотри, нет ли и среди них девочек из Пятихаток. Может, родители хватились своих детей и там, на Украине, уже объявлен розыск... А? Ты об этом ничего не слышал?
