если приглядеться, в нем мало что изменилось — он только надел темные очки, поменял прическу и несколько дней не брился, — но узнать в нем человека, которого он встречал на киностудии, было бы затруднительно. Силантьев передал ему конверт с деньгами, и Дервиш мгновенно исчез — незаметно, будто растворился в воздухе, точно и не возникал вовсе.
В парке они выбрали прекрасное место для обзора — небольшое открытое кафе с пластиковыми столиками и креслами, сидя в которых можно было видеть, как прибывший певец Ягодин, красуясь перед камерой, готовится подняться наверх, чтобы совершить свой прыжок.
Силантьев поудобнее устроился в кресле, придвинул к себе чашку кофе и стал ждать.
Трудно объяснить, какие чувства он испытывал в тот момент, зная, что через несколько секунд по его воле, благодаря его капризу погибнет, разбившись насмерть, человек, не сделавший ему ничего плохого, ни в чем перед ним не виноватый и не подозревающий о своей страшной участи.
Но разве не гибнет в той же самой Москве ежедневно несколько десятков людей — их стреляют, режут, давят колесами машин, вешают, травят и так далее, всего не перечислишь, и виноваты они не более, чем этот певец. И он погибнет сегодня, потому что так хочет Силантьев. Таково его желание. И оно будет исполнено.
Это очень странное, острое и захватывающее чувство — держать в руках нить чужой судьбы и обладать возможностью ее оборвать; погубить или помиловать — все сейчас в его, Силантьева, власти. Все остальное пресно и блекло по сравнению с этим ощущением собственной власти над другими, сознанием собственного могущества и возможности распоряжаться чужой жизнью и смертью.
Это стоит гораздо дороже, чем какие-то жалкие двадцать тысяч долларов, заплаченные за удовольствие почувствовать себя равным Господу Богу.
Страх нарастал с каждым метром, преодолеваемым лебедкой на пути к верхней точке пути.
Игорь чувствовал, как немеют ноги и руки, как стесняется дыхание и невозможно пошевелиться и заставить себя взглянуть на уплывающую вдаль землю.
Но вернуться назад уже невозможно. Есть только один выход — преодолеть, задушить свой страх и сделать шаг в открывающуюся бездну. Всю жизнь он делал это, всю жизнь он шел наперекор, и если ему удавалось чего-то добиться, то лишь тогда, когда он мог переломить самого себя.
Так должно быть и в этот раз.
Игорь посмотрел на стоявшего рядом хозяина.
Ягодин был бледен как полотно. На лбу у него выступила испарина, губы беззвучно шевелились — наверно, он читал молитву. Он был очень набожным человеком — или делал вид, что он набожный, кто их сейчас разберет, все они носят нательные кресты и считают своим долгом непременно засветиться перед телекамерами на богослужении. И все их стояния на всенощной, хождения на исповедь, участие в благотворительных концертах и пожертвования на храмы — все это вполне может оказаться не более чем позой, на то они и артисты, чтобы изображать то, чего от них ждут… Впрочем, в такой момент поверишь и в Бога, и в черта, и в Будду, и в Кришну, лишь бы он дал тебе сил преодолеть этот засевший внутри и сковавший все тело ужас перед бездной.
Дервиш смотрел, как лебедка медленно поднимается, и нащупывал в кармане куртки пульт управления.
Главное — вовремя нажать на кнопку, в тот самый момент, когда веревка натянется на излете и примет на себя всю тяжесть человеческого тела.
Тело, которое должно упасть на асфальт парковой аллеи и стать расплющенным, переломанным, истекающим кровью месивом раздробленных костей и изувеченной плоти…
Это всего лишь его работа.
Это единственное, чем он умеет и желает заниматься.
Об остальном он просто не имеет права думать.
Свита, прибывшая с Ягодиным, приветствовала вознесение своего любимца над землей криками, ободряющими возгласами, свистом и смехом.
В их глазах он был настоящим героем, кумиром, который сейчас явит всему свету свое беспредельное мужество и отчаянную смелость. На их глазах он совершит чудо. И они счастливы оттого, что станут его свидетелями.
Вот он уже на самом верху, на краю площадки.
Сейчас ему закрепят страховку и он полетит сюда, к ним.
— Бог ты мой, вот ведь событие! — насмешливо произнес Силантьев. — Какой-то задрипанный певунчик решил показать себя, нашел способ лишний раз привлечь к себе внимание. И эти бараны внизу визжат от восторга, как будто видят сошествие с небес Святого Духа. Ну, когда же он прыгнет?
— Игорь, давай, прыгни первым! — почти взмолился Ягодин. — А я сразу после тебя.
Ягодин знал, что он обманывает и себя, и своего телохранителя. Он не сможет прыгнуть ни до, ни после него. Легко быть храбрым там, внизу, где под ногами твердая земля, которая сейчас так далеко. А здесь ты видишь под собой пол-Москвы, и люди внизу кажутся букашками, и ветер зловеще свистит в ушах, и нет никаких сил совладать с собственным телом, приблизиться к краю площадки, нацепить страховку, доверить себя, свою жизнь этой дурацкой веревке… Нет, это невозможно, это выше его сил.
Пусть прыгнет Игорь, а потом…
Потом он что-нибудь обязательно придумает, опустившись на твердую землю, скажет, что здесь что-то сломалось, в общем, найдет объяснение, но только скорей бы все это кончилось, Господи, спаси и помилуй…
— Ну, кажется, все? — радостно воскликнул Силантьев, видя на краю площадки готовую к прыжку фигуру.
Игорь понял, что он сможет.
У него хватило духу подойти к самому краю, посмотреть вниз и внезапно ощутить абсолютное спокойствие и уверенность в себе.
Страх отступил.
В который уже раз он оказался сильнее собственного страха, хотя всегда признавался себе, что он самый обыкновенный трус.
Но теперь он им не был
Игорь закрыл глаза и оттолкнулся от края площадки.
Он падал бесконечно долго.
— Это же не он! — прошептал Силантьев, роняя со стола чашку с недопитым кофе.
Дервиш понял это слишком поздно.
Он уже нажал кнопку пульта — сейчас произойдет незаметный взрыв, разрушающий металл крепления, и тот, кто летит сейчас из поднебесья, сорвется за несколько метров от земли и врежется в нее на максимальном ускорении.
Вопль ужаса вырвался из груди тех, кто стоял внизу. Кто-то бросился к распростертому на земле телу, кто-то, парализованный увиденным кошмаром, не мог сдвинуться с места, кто-то бился в истерике, кто-то упал в обморок, кто-то просто бросился бежать прочь.
Спустившийся сверху Ягодин не мог идти самостоятельно — его уводили, держа под руки. Его глаза остекленели и не видели ничего перед собой, из горла рвался наружу хриплый стон.
Обещанное шоу
