– не подчиняются ни светским, ни церковным властям. И выдвигая новую теорию, которая, возможно, позволит обнаружить новый закон природы, ученый не должен думать, понравится ли королю, что огонь обжигает, или инквизитору – что поднятый мертвец не боится священного знамения.
Значит, зомби крестом не сокрушить. Печально. Не то чтобы я на это надеялась… Что за дурь в голову лезет? Мне бы сейчас о собственной судьбе подумать!
– К чему вы клоните, профессор? – вмешалась ректор.
– Да всем уже понятно, к чему, – вмешался все тот же старческий тенорок.
Человек вышел из рядов остальных, что скопились вокруг и я, наконец, смогла его разглядеть. Обычному мужчине я бы дала хорошо за восемьдесят – белоснежные волосы и такая же борода, аккуратно подстриженная; лицо – печеное яблоко, руки, покрытые темными пятнами, сутулость, которая возникает у стариков, когда мышцы позвоночника слабеют, а хрящи – истончаются. Сколько же ему лет на самом деле? Дедок, меж тем, продолжал:
– К тому, что университет всегда сам судил студентов и преподавателей не для того, чтобы сор из избы не выносить, а чтобы оставаться независимым. А ты, госпожа ректор, пустила медведя в малинник, хорошо хоть одного, а не с прихвостнями.
Ректор поджала губы, но, к моему удивлению, не стала его осаживать.
– Не знаю, чем уж ему девчонка не угодила, может не дала…
В толпе захихикали. Старик продолжал:
– Но сейчас он заберет ее, потом вернется и скажет, что погодники не разогнали тучи над зданием инквизиции, желая, чтобы инквизиторы промокли под дождем и умерли от чахотки, а потом ты в свой собственный кабинет будешь пробираться бочком и оглядываясь.
– Тем не менее меня позвали,– вмешался генерал-инквизитор. – И я не уйду без подозреваемой.
– Вам придется уйти, и без, как вы выразились, подозреваемой. – Вмешался Винсент. – Студенты подсудны только совету университета.
– Почему же, есть еще один вариант, – ректор тоже выступила вперед.
По нашим меркам я дала бы ей не больше сорока – очень ухоженных сорока. Фигура фитоняшки, которую длинное, и, на первый взгляд, строгое платье не скрывало вовсе. Белокурые волосы, вроде бы гладко собранные в пучок на затылке, но несколько «случайно» выбившихся локонов обрамляли лицо, смягчая впечатление от чересчур высокого лба и слишком умного взгляда. Взгляда, который был сейчас обращен на меня, и в котором явственно читалась неприязнь.
Я похолодела. Если ректор – неважно, поверив ли инквизитору или по каким-то своим соображениям, – решила, что я – причина всех проблем, меня ничто не защитит.
И, словно подтверждая мои слова, она произнесла:
– Возмутителям спокойствия не место в университете. Я исключаю эту девушку. Чтобы она не причинила вреда ни себе, ни другим, ее дар запечатают. После этого университет не будет нести за нее никакой ответственности.
Что ж я ректорше такого сделала, что она вот так просто запечатывает мне дар и умывает руки, прекрасно сознавая все последствия? Или просто решила бросить инквизитору кость, чтобы отвязаться, раз уж позвала его, не продумав до конца последствия? Меня-то жалеть незачем, даже познакомиться толком ни с кем не успела.
Впрочем, какая мне разница, что у нее в голове и из каких соображений меня исключают? Как будто мне станет легче, если окажется, что у госпожи ректора исключительно благородные мотивы!
Старик крякнул, неодобрительно покачал головой, но промолчал. Профессор по-прежнему стоял по мне спиной, и по ней ничего нельзя было прочитать. На остальных я не стала смотреть – еще не хватало жалобно заглядывать в глаза и скулить, будто собаке, которую ни за что ни про что наказали. Стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Некогда реветь – думать! Что делать?
– Я против, – сказал Винсент. – Слишком редкий дар, чтобы его запечатывать.
– Так будет лучше для всех, – ректор снова смотрела на меня. Нет, мне не показалось. Этой женщине я явно не нравилась. Знать бы еще почему. – Вы сами говорили, что выживших нужно охранять. Мы не можем позволить себе приставлять к студентам круглосуточную охрану. Годвин подает надежды, ему пойдет на пользу поездка в Каэрт, через год, когда все утихнет он вернется с новыми знаниями.
Годвин… Значит, те трое, с кем я познакомилась, мертвы. Я сморгнула некстати навернувшиеся слезы, снова прислушалась.
– Эта девушка…
– Ее зовут Инга, – непонятно зачем перебил ректора Винсент.
– …и дня не проучилась. Перспективы ее туманны… к тому же я не знаю, многие ли захотят обращаться к некроманту-женщине. У большинства людей очень косный разум. Что толку, если она закончит обучение, но не сможет найти заработок?
Ах ты ж… Я невольно восхитилась изворотливостью ее ума. Все исключительно ради моего блага, правда ведь? Интересно, сколько веков ей понадобилось, чтобы научиться этакому словоблудию?
Жаль, что Винсент отказался от должности ректора, как он упоминал. Все могло бы повернуться иначе… Ну да, иначе. У предыдущего ректора не хватало времени на практику, так что стража помчалась бы за тем… Иваром. Винсент бы на кладбище не попал или попал слишком поздно – после того, как меня порвали бы зомби или забрал с собой инквизитор. Словно мне на роду написано оказаться у него в лапах!
– Вы, профессор, этот год… или пока не появится новичок с темным даром, сможете спокойно заниматься научной работой. Диссертация сама себя не напишет.
И правда, всем хорошо. Все при деле. У инквизитора – подозреваемая, у профессора – диссертация, ректор исправляет свою ошибку и может больше не беспокоиться за независимость университета. Этот мир – так и не узнала, как он называется – не перестанет вращаться вокруг своего солнца после того, как инквизитор уничтожит ведьму. Так с чего я взяла, что моя судьба здесь будет хоть кого-то волновать?
– Я очень рад, что госпожа ректор так заботится о моей карьере. – По тону профессора совершенно ничего нельзя было понять.
Что делать, что же мне делать? Рвануть сейчас, пока все заняты разговором? Если удастся проскочить мимо тех двух типов, может, и выйдет.
– Это ваше окончательное решение? – спросил профессор.
– Да.
– Что ж…
Он развернулся ко мне. Я попятилась. Не хватало еще, чтобы он сам, своими руками отдал меня инквизитору.
– Инга, дай руки. – Он потянулся ко мне, я отступила еще на шаг. Нет, только не он.
– Инга, посмотри на меня. – Голос Винсента был мягким. Очень мягким и… ласковым. Зачем? Зачем он меня уговаривает? Я зажмурилась, замотала головой. Не буду я на него смотреть. Разревусь.
Винсент продолжал:
– Все будет хорошо, обещаю.
Я не выдержала, рассмеялась. Ну да, какая трогательная забота! Прокусила губу – еще немного,
