тоже какой-нибудь институт?
Я давно покинул ряды моралистов, хотя прежде моя строгость достигала невиданных высот. Если бы за твердость нравственных оценок присуждали звания, уже годам к двадцати я стал бы старшим лейтенантом морали, а то и майором. С годами строгость суждений моих пошла на убыль, наблюдать и удивляться стало важнее, чем судить, так что майорские погоны были сорваны с плеч, а я превратился в лицо штатское, притом довольно легкомысленное. Вот и сейчас я смотрел на успешного многоженца Крэма с любопытством и даже с симпатией.
– Давайте лучше поговорим о вас, – сказал Крэм, поднося к губам уголок пирожного, наколотый на вилку.
На мгновенье мне показалось, что Вадим Маркович включил свой рентгеновский взгляд (если он когда-нибудь его выключал) и сейчас произведет экскурсию по моим тайным мыслям, но он заговорил о моей работе. Мы быстро поладили, дружески наслаждаясь понятливостью и сговорчивостью друг друга. Что ж, теперь вы можете смело покупать билеты в Италию, усмехнулся он. С первой зарплаты, отшутился я. Благодарное предчувствие чуда охватило меня, словно теплое облако. Да что там предчувствие. Настоящее, полное чувство, переливающееся через край.
Мимикрия восьмая. Воронка
1
Конечно, Варвара забыла бы про день ангела, если бы я не напомнил о нем сам. Нет, я не ждал подарков, никто никогда в этот день ничего мне не дарил. Мне хотелось только одного: чтобы в этот день все шло по-человечески, чтобы те, кто для меня важен, просто вспомнили обо мне. Поэтому за день Варвара была предупреждена о Михайловом дне, злобно кричала, что все помнит и что неприлично тыкать ее носом, когда на руках у нее шестнадцать собачьих детей и восемь кошачьих. Или семь, она вечно путает, и все из-за меня.
Девять лет назад в Михайлов день умер мой отец. Три месяца он страшно мучился, а в последний месяц не разговаривал ни с кем, кроме матери и сестры. Он не разговаривал даже со мной, не хотел, чтобы я слышал по телефону такой его голос. За три дня до его смерти мама просила меня молиться, чтобы отца не пытали так долго. Молитвы об исцелении хоть произносились и заказывались в храмах, в выздоровление никто уже не верил. Обычно в день ангела первой меня поздравляла мама, и в тот день она позвонила утром, сказала, что отца не стало. Именно в день моего ангела была услышана наша молитва, и муки отца прекратились. С тех пор у меня сложное отношение к этому дню. Пожалуй, отныне это не столько мой праздник, сколько день Михаила Архангела.
2
Мы повстречались на Лужнецком мосту и спустились на набережную. Хотя было не так уж поздно, набережная пустовала: кому придет в голову гулять по набережным в конце ноября? Неделю назад на реке стал лед, потом снова потеплело и начался ледоход. В темноте вода казалась черна, разглядеть можно было только ребра изредка проплывающих льдин. Держась друг за друга, мы осторожно крались по скользкому настилу. Варвара то и дело охала и смеялась. Она была в восторге, такой я ее еще никогда не видел.
– Сногсшибательный космос, Михаил. Ты слышишь эти волны? Метафизика реки танцует, а ты ничего не видишь, глупый медведик? Я все вижу, у меня развитое инфразрение дикого зверька.
Звуки реки… Черная вода бодала и точила отстающий лед, казалось, слышно медленное таяние и отслаивание ледяных бровок берега, причем слышно не только поблизости, но на многие километры вдаль. Еле различимые звуки качались, повторялись, сплавлялись в сложный рисунок, частью которого становились и мы. Подошли к самой кромке льда. Я топнул, Варвара пискнула, и в воду плюхнулся брусок черного дырчатого льда. Точно отчаливающая ладья, наша льдина тут же влилась в общий хор плывущих льдов и текущих звуков. Мы не спеша двинулись по набережной за льдиной, подчиняясь общему движению ночной реки.
Воздух переливался весенним холодом – времена года рядом с бегущей водой часто путаются. Вдруг картина реки изменилась, точнее, проявилась впервые. Некоторые льдины засверкали тусклым золотом, и чернота воды перестала казаться провалом незримого. Прямо над нами и над рекой пролетал крохотный фонарик, похожий на горящий воздушный шар. Вокруг по-прежнему не было ни души; похоже, фонарь запустили откуда-то с Воробьевых гор. Видеть небесный огонь над пустынными водами в день ангела – своевременное чудо, особенно когда вспоминаешь, что в тот же самый день умер твой отец.
Варе про смерть отца я не сказал. Не такие у нас отношения. Знать бы, какие они у нас. Подобные вещи невозможно сказать человеку, который способен воспринять сказанное невнимательно, а то и, чего доброго, смутиться, счесть бестактностью. Между нами не приняты разговоры о чувствах друг к другу. Но сегодня все хорошо, Варвара светится не хуже небесного фонаря и напевает свои волчьи песенки рядом с черной целующейся водой. В ее восторге, таком непривычном, есть оттенок какой-то хитрости, что ли. А что затаила моя злая возлюбленная, понять не могу.
Ночной холод пыхнул невидимым сиянием, фонарик упал в воду, не долетев до противоположного берега, и мы отправились в сторону моста. Отражение в воде остановившегося поезда казалось уютным, точно теплый свет обитаемой космической станции.
По дороге к дому Варвара осторожно пританцовывала, пятилась, глядя на меня, становилась все веселее и хитрее. Дома, позволив мне снять с нее шубу, она быстро предупредила: «Не смей», опасаясь, что я понюхаю шубу и поморщусь. Шмыгнула в маленькую комнату и что-то извлекла из своей котомки. Сияя, точно волчья лампочка, она протянула мне стеклянный пузырек, крошечный, как муравьиная вазочка. В него была налита вода и поставлен цветок настурции с отломанным стебельком. Горлышко склянки было красиво опаяно оловянным ободком.
Секрет разгадан. Варя собирала букет для бабушки, у одного цветка отломилась головка. Вместо того чтобы горевать из-за порчи подарка, Варвара сообразила, как устроить целых два. Нашла склянку от духов, ловко залудила горлышко и повезла в Москву. Именно возможности соорудить подарок, не потратив ни копейки, к тому же пристроив сломанный цветок, она так хитро радовалась целый вечер.
– Правда, прелестно? – спрашивала она и помогала кивать, нажимая ладонью мне на затылок.
А еще Варвара показала подарок для Лизы Папаникос. У Лизы завтра день рождения, Варвара поедет туда прямо от меня. Бережно вынула из котомки нечто завернутое в тряпицу и протянула мне:
– Только не урони, неуклюжее медведство!
Развернув тряпицу, я выпростал фигурку в оловянной оправе. Это был маленький ангел, состоящий из кусочков разноцветного стекла – янтарного, рубинового, сапфирового. Я посмотрел через ангела на свет лампы, чувствуя, в какой сложной тишине мы сейчас стоим. И еще подумалось: не такая ли тишина на ее картинах? Глубокая синева ангельского стекла…
Почему так трудно забываются столь незначительные предметы?
3
Уже к полудню
