Книга Под скорбной луной - Карен Одден

— Татуировка была у него на шее, под волосами. Возможно, погибший начинал работать на плашкоуте, но, судя по одежде, я сказал бы, что он как минимум рулевой на судне. То есть был рулевым, — поправился Стайлз.

— Кстати об одежде. Его пальто воняло джином. Оукс по-прежнему считает, что погибший не был пьяницей?

— Да, похоже, кто-то вылил джин на его пальто, — кивнул инспектор. — Вероятно, хотели замаскировать убийство под несчастный случай.

— Однако, если мы говорим об убийстве, зачем тащить тело на лестницу? Почему бы просто не бросить его в Темзу?

— Может, труп — своеобразное предупреждение другим игрокам? — предположил Стайлз. — Правда, тогда снова возникает вопрос: зачем потребовалась инсценировка?

У меня ответа на этот вопрос не было.

— Самое главное, что убийство, скорее всего, произошло в понедельник. Возможно, погибший кому-то задолжал, или его поймали на шулерстве. Стало быть, если жертва все же являлась лоцманом «Замка», понятно, почему Гаррисону потребовалось в последнюю минуту нанимать Конвея.

То есть Конвей изначально и не должен был оказаться на борту «Замка»… Я невольно испытал удовлетворение.

— Капитан мог бы опознать своего лоцмана, верно? — спросил инспектор. — Раз уж пользовался его услугами не раз.

Я не мог не согласиться с бывшим напарником.

— Конечно, я понимаю, что лоцман — всего лишь один человек, а нам надлежит опознать десятки тел, — вздохнул Стайлз.

— Это важно, — перебил его я. — Тем более у него наверняка есть семья, которая тревожится по поводу его исчезновения.

Стайлз сложил свои записки в аккуратную стопку и отодвинул их на край стола.

— Где можно найти капитана? Я сперва показал бы портрет ему, а уж потом навестил семью погибшего.

Я продиктовал ему адрес пансиона, в котором остановился Гаррисон. На том мы и попрощались.

Оставшиеся несколько часов я провел, записывая основные моменты бесед со свидетелями. Уйти со службы хотелось пораньше — надо было повидать Белинду; та обещала вернуться из Эдинбурга на поезде, прибывающем во второй половине дня.

Дописав последние строчки, я промокнул бумагу и уже сунул руки в рукава пальто, когда в дверь постучал Чарли Дауэр. Выглядел он озабоченным.

— Сэр, не будет ли у вас минутки? Хотел, чтобы вы кое на что взглянули.

В руке он сжимал газету, и мое сердце екнуло. С момента крушения минуло уже почти сорок восемь часов. Опыт подсказывал, что именно спустя двое суток проходит первый шок, и в отсутствие новых фактов начинают распространяться слухи. Газетчикам нужно продавать свою продукцию, а лондонцы желают услышать новости, пусть даже и непроверенные. Такова человеческая натура.

Я молча протянул руку, не обращая внимания на гримасу Чарли. Судя по всему, изложенные в газете домыслы мне не понравятся.

Заголовок на первой полосе «Сентинел» гласил:

Пьяный ирландец у штурвала

«Замка Байуэлл»!

Беззвучно выругавшись, я углубился в заметку.

Пока речная полиция расследует кошмарное крушение «Принцессы Алисы», нам стали известны тревожные факты. По словам кочегара «Замка Байуэлл», во время столкновения экипаж углевоза был почти поголовно пьян, а сильнее всех набрался ирландский рулевой.

Вскоре после катастрофы кочегар, мистер Джордж Перселл, спустился с тремя своими товарищами на борт спасательного катера «Замка Байуэлл». Матросы надеялись спасти хотя бы пару десятков тонущих, поскольку катер мог вместить тридцать человек. Однако к тому времени, когда они вышли на воду, в живых оставалось всего пятеро пассажиров. Их подняли на борт, извлекли из воды еще четыре тела и двинулись по течению. Причалив в Эрите, мистер Перселл в разговоре с полицейским констеблем обвинил экипаж в пьянстве. Полисмен записал имена и адреса выживших. Рапорт констебля также содержит показания мистера Перселла.

— Будь все проклято, — пробормотал я.

Понятно, как люди истолкуют заметку. Однако репортеры не общались ни с одним человеком с «Замка», кроме кочегара. Ни с капитаном, ни со старшим помощником Белдингом, ни с самим Конвеем. Словом, ни с кем из тех, кто упомянут в статье. Читателю предлагали рассказ единственного члена экипажа, и он вполне мог обернуться большой бедой: как только возникали основания в чем-то обвинить ирландца, непременно поднималась волна насилия.

Господи Иисусе, ну что за бардак…

Чарли тихо кашлянул.

— Похоже, эта статья не облегчит нам жизнь…

— Точно, Чарли, — хрипло пробормотал я и вернул ему газету. — Спокойной ночи.

— До свиданья, сэр.

Застегнув пальто, я закрыл за собой дверь кабинета. Разговаривать с людьми типа Перселла особого смысла не было. Знакомый типаж: сплетник, разглагольствующий о всякой ерунде тем громче, чем больше людей его слышит. А вот с Конвеем встретиться очень важно. Проклиная себя за то, что раньше не поручил Стайлзу разыскать лоцмана, я задержался у стола инспектора. Нацарапал записку с вопросом, не нашел ли он Конвея, и положил ее на видное место.

Уже у выхода дежурный сержант передал мне конверт.

— Только что принесли, сэр.

Безупречный почерк — сообщение от Винсента.

Заеду завтра в Уоппинг к десяти утра.

Смысл письма понятен: директор и сам не любил, когда его заставали врасплох, так что счел хорошим тоном предупредить меня о своем визите заранее. К тому же он желал иметь уверенность, что я буду на месте. Мне, напротив, не хотелось портить себе сон ожиданием утренней встречи с начальством. Разговор явно будет нелегким: тут и рассказ Перселла, и подозрения Винсента насчет участия Братства в происходящих событиях, и мое ирландское происхождение…

Глава 11

У черного входа в дом Белинды с вбитого в стену тяжелого железного крюка свисал зажженный фонарь.

Меня ждали.

Несмотря на тревоги последних двух суток, настроение мое поднялось. Открыв дверь своим ключом, я обнаружил в прихожей еще одну лампу, освещавшую длинный коридор.

Ничто так не греет душу, как осознание: тебя хотят видеть.

Я изгнал из головы крутившиеся в ней страшные картины.

На лестнице в конце коридора зацокали каблучки. Сперва я увидел черную блестящую туфельку, затем светло-зеленую юбку, и наконец в проходе появилась Белинда с маленьким фонарем. Остановилась, придерживаясь одной рукой за перила, и я невольно подумал: свет и равновесие… Ни один скульптор не смог бы передать характер Бел точнее, чем она только что сделала сама.

Ее лицо осветилось теплой улыбкой.

— Майкл!

Четыре быстрых шага — и я оказался у подножия лестницы. Бел стояла на несколько ступенек выше, и я посмотрел на нее, запрокинув голову, впитывая в себя