и Антона, ни зычного голоса Нинэль, ни дребезжащего тенорка Щавельского. Как пружина, я вскочила с кровати и пошла на разведку: в саду, на кухне и в гостиной мне кланялись и с птичьим щебетанием приветствовали слуги, но, кроме местных жителей, я никого не увидела. В телефоне я нашла номер Юрия, тот сразу же взял трубку и успокоил, что господин Щавельский плохо себя чувствует и ему даже вызвали врача, госпожа Быкова еще не просыпалась, а молодые люди уехали в аэропорт на такси встречать гостей.
Я осторожно постучала в комнату Нинэль, потом более настойчиво, а затем вломилась без разрешения. Кровать была аккуратно заправлена, сегодня в комнате явно убирались: свежие полотенца в ванной, влажные следы на полу, букет недавно срезанных цветов в вазе на блестящем туалетном столике. Я нашла горничную, несколько раз повторила вопрос, видела ли она госпожу Быкову, но женщина радостно улыбалась, кивала и охотно чирикала на незнакомом языке. Я уже подумывала снова звонить Юрию и объявлять Нинэль в розыск, как на виллу вернулись на веренице такси Тая и Антон. Вместе с ними прибыло человек пятнадцать, очень похожих на Таисию, все гости были невысокими, с прямыми черными волосами и узким разрезом глаз. Антон пояснил на мой удивленный взгляд:
– Родственники Таечки, прилетели на свадьбу.
– Свадьба уже скоро? – уточнила я.
– Завтра утром, вас тоже приглашаем. Мы здесь на вилле будем праздновать, мама не хочет слушать, конечно. Но мы хотим пожениться, и точка. Тая обо всем договорилась с местными, она хочет, чтобы все было как в сказке. Может быть, вы поговорите с мамой, чтобы она пришла на свадьбу. Я буду ее очень ждать.
Иногда Антон при всей мягкости характера проявлял упрямство, как у матери.
– А Тая из Якутии? Почему ее родственники не говорят на русском?
– Они на русском говорят, – обиженно возразила Таисия, которая вынырнула из-за спины Антона. – Вы просто не привыкли к акценту.
– А вы не знаете, где Нинэль Федоровна? – Я с каждой минутой все больше беспокоилась, где же моя клиентка.
Антон и Тая синхронно пожали плечами. Парень замотал головой:
– Я маму не видел со вчерашнего дня. Мы весь день отсыпались вчера в своей комнате, а вечером ездили в город за украшениями к свадьбе. Мама не хочет общаться со мной, даже из комнаты на обед и ужин не вышла.
– Мне кажется, когда мы на такси проезжали вдоль моря, я видела ее на дальней стороне пляжа, рыжие пряди развевались на ветру, – вмешалась невеста Антона. – Передайте Нинэль Федоровне, что с ее стороны неразумно бродить одной в такую жару, может случиться солнечный удар. А еще солнце старит кожу, ей необходимо намазаться кремом с УФ-фильтром, который я привезла с собой.
Кивком согласившись передать все послания, я бросилась через толпу слуг или родственников, уже было трудно разобраться, в сторону пляжа и дальше по береговой линии, все сильнее отдаляясь от виллы.
Рыжие пряди я заметила издалека, но спешить на помощь не стала: на высоком сетчатом заборе, который обозначал конец владений Быковой, висел рыжий парик, длинные завитки огненных волос упруго бились под свежим бризом. Но самой Нинэль не было ни возле забора, ни на пляже среди толпы лопочущих родственников, ни в своей комнате, ни возле забитого гостями бассейна. Парик я снимать с забора не стала, лишь наспех приведя себя в порядок, направилась обратно к границе частного пляжа с твердым намерением вызвать охрану и полицию, я была уверена, что мою клиентку похитили. Утренние шаги возле бассейна, ее отсутствие на вилле больше 6 часов и вещдок в виде парика указывали на преступление. Но сделать необходимые звонки я не успела, за мной по пляжу бежала горничная. Она с поклоном всучила мне записку, где крупным округлым почерком было написано: «Женька! Дай ей десять долларов, и она приведет тебя ко мне. Никому ничего не рассказывай. Захвати из моей комнаты носки и тапки. Н.» Я ловко прихватила женщину за запястья и уточнила по-английски:
– Where is Russian Women? I call Police.
В глазах служанки заметался страх, но она только запищала и попыталась вытянуть руку. Я сжала запястье сильнее и специальным приемом слегка вывернула руку, от боли тайка вдруг заговорила вполне сносно на русском языке:
– Пелестань! Мне больно! Я знать, где русская великанша, я отвести тебя к ней.
– А зачем притворялась, что не понимаешь русский? Давай это я тебя отведу в полицию, и там разберемся, где ты прячешь госпожу Быкову.
– Она не есть прятать, я ее не красть! Она сама прибежать ночью и просить ее помочь! Нина в доме моей дяди! Кушала курицу и спит, а не плачет. Она просить вас привести и обувь, потому что она хочет ходить мягко. Да, я говорю руски, но не признаюсь, чтобы платили больше чаевых.
– Ладно, идем на виллу в комнату Нинэль, потом отведешь меня к своему дяде. Попробуешь бежать, выстрелю. – Я продемонстрировала миниатюрный «глок», который всегда со мной.
От вида пистолета горничная шлепнулась на колени и запричитала:
– Не надо убивать! Я простая слуга, я зить в Москве три года и там знай руски. Я там просто слуга, уборка. Я люблю руские, обожаю, все скажу, не убивай, госпозя!
– Не собираюсь я тебя убивать, – постаралась я успокоить горничную, пока на ее крики не сбежалась многочисленная якутская родня. – Побыстрее отведи меня к Нинэль и можешь идти.
Мелкими шажочками служанка вернулась под моим наблюдением на виллу, там я прихватила свою сумку, тапки и носки в комнате Нинэль, подивилась масштабам суматохи в доме и последовала за своей проводницей. Женщина сноровисто проложила путь по незаметной тропинке через небольшой лесок из пальм и лиан, после чего мы оказались в совсем не туристической зоне.
Передо мной раскинулся бедный район, кругом сновали грязные дети, перед лачугами сидели плохо одетые старики, по разбитым дорогам неслись без всяких правил велосипеды, мопеды и скутеры. На пешеходных дорожках расположились продавцы с экзотическим товаром, тротуары были завалены коробками и тарой, но моя спутница ловко огибала все препятствия, пока не привела меня к небольшому домику из дерева, скинула шлепанцы и потянула меня в глубину комнаты.
В прохладной тени крошечной веранды на циновке возлежала Нинэль, она вольготно раскинулась на пестрых подушках,
