Я велел ему как можно точнее показать мне все, что он тогда делал.
— Хочешь, чтобы я повторил ритуал заново?
— Ты что, дебил? Просто опиши подробно, что ты делал и как.
— Это никак не связано, ты ведь понимаешь? Ну, с новостью про Сэнди.
— Я-то понимаю, придурок ты хренов. Думаешь, я совсем тупой? Я просто хочу знать, что именно ты натворил.
Фрейзер снова впустил меня в свою комнату, в которой, как мне теперь казалось, воняло мухоморами и поганками. Продемонстрировал целый набор причиндалов: подсвечники, солонки, курительные палочки из сандала, мирры и пачули. Поведал, как разрисовал чердачный пол, и пробубнил какие-то заклинания.
Тут я его прервал:
— А откуда ты вообще знал, что делать? Что именно рисовать на полу, какие произносить слова и все такое?
Он посмотрел на меня с удивлением:
— В книжке вычитал.
— В какой еще, нафиг, книжке?
— Ну, я одно время собирал всякие книжки по теме. Потом случайно нашел и эту.
— Так ты что, просто действовал по инструкции? А там не сказано, как… ну, избавиться от этого… этой дряни?
— Не-а. Она была не целая.
— Не целая? — У меня вдруг возникло нехорошее предчувствие.
— Ага, листы вырваны. Я нашел их на чердаке — саму книжку и еще рукопись.
Комната поплыла у меня перед глазами.
— Ты нашел на чердаке рукопись?
— Ну да. Она просто валялась там, как будто ждала меня.
— Покажи! Покажи эту книгу! — У меня закружилась голова. Накатила тошнота.
— Ладно-ладно, успокойся. Здесь она, сейчас достану.
Он полез в тайничок, в котором, очевидно, и уберег ее от дотошных глаз Дика Феллоуза. Вытащил один из ящиков комода и перевернул его вверх дном над кроватью, вывалив все содержимое — носки, трусы, майки — на замызганное одеяло. К наружной части днища был приклеен скотчем пухлый коричневый конверт. Фрейзер отодрал его, вскрыл и достал ту самую книгу. Точнее, пожелтевшие останки книги. Обложка куда-то подевалась, корешок был выдран, вдобавок не хватало доброй половины страниц. А те, что уцелели, были переложены несколькими листами светло-коричневой кальки, на которых виднелись схемы и описания ритуалов, каллиграфически выведенные черной индийской тушью.
Взяв ее в руки, я чуть не лишился чувств. Понимаете, эта книга была мне прекрасно знакома. Ведь она принадлежала мне. Более того, автором приложенной к ней рукописи был я.
ГЛАВА 15
В тот день в «Гербе водопроводчиков» мы оба выпили по пять или шесть бокалов вина, при этом болтая невесть о чем. После второго бокала я сказал, что мне пора возвращаться на работу, а Ясмин сказала, что ей тоже пора. Но я сказал: «Да черт с ней, с этой работой, давай еще по бокальчику», а она ответила: «Почему бы и нет, черт побери». После третьего бокала она позвонила своему начальнику по мобильному и сказала, что не сможет вернуться на работу, потому что съела за обедом какую-то дрянь. Говоря все это, она смотрела мне прямо в глаза.
Вот вам и молодежь. Соврут — и глазом не моргнут. Безответственные выдумки. Вопиющее пренебрежение к последствиям. Небрежная ложь, которая, как они воображают, делает жизнь восхитительно непредсказуемой. Я достал свой мобильный и набрал Вэл. Сказал ей, что немного прихворнул и, надо думать, в конторе сегодня уже не появлюсь.
Мы не обменялись ни единым словом о том, как поступили. Словно и эта ложь, и то, что мы высвободили себе несколько часов, только чтобы провести их вместе, были в порядке вещей. Зато теперь мы как будто переключились на более медленную передачу и оба наслаждались тем, что на трассе перед нами открылся просвет. А чтобы отметить это, заказали по четвертому бокалу.
Можно ли влюбиться в женщину из-за ее манеры подтягивать бретельку платья? Неужели хитросплетение случайностей, именуемое любовью, может начаться с такого пустяка? Тем не менее, пока мы сидели и болтали, я нетерпеливо, чуть ли не жадно, ожидал повторения этого жеста. И вот еще что: казалось, Ясмин кого-то мне напоминает. Но я не относился к этому всерьез, потому что такое уже было, когда я познакомился с Фэй. Хитрость природы, фокус-покус, фантом. Ты чувствуешь, что знал ее в какой-то другой жизни; что всегда ждал, когда она займет в твоем мире надлежащее место, словно недостающий элемент головоломки или пропущенный аккорд. Видишь это по ее глазам: по сокращению зрачков или блеску радужки. Ты узнаешь ее, как старую знакомую, и в то же время совсем не знаешь; ты убежден, что дело тут не в чудовищной биологической случайности; нет, это судьба, что-то вроде духовного воссоединения, второго рождения, озарения или парада планет.
Все это происки коварного беса влюбчивости. Номер пятьсот шестьдесят семь по каталогу Гудриджа. Почти каждый становится его жертвой хоть раз в жизни, а иные болваны — неоднократно. (И не вводите себя во искушение, приписывая какое-то особое значение порядковому номеру, иначе рискуете пасть жертвой беса нумерологии, который плетет свою зловещую паутину из банальных совпадений.)
Я не верю в любовь с первого взгляда. По-моему, первым нас всегда одолевает влечение, а уж потом, после секса, мы либо деремся за любовь, либо отступаем. Под этим я подразумеваю, что любовь не сдается без боя. Под этим я подразумеваю, что четыре бокала вина подействовали на меня сильнее обычного и мои мысли приняли опасное направление.
Главным образом я думал вот что: не дай бог, это перерастет в роман, в моем-то возрасте. Что угодно, только не это; вот уж точно курам на смех. Да и вообще, я ведь отлучен от любви. У меня от нее прививка.
— Сколько тебе лет? — спросил я у Ясмин.
— Двадцать девять. Но в душе я старше. Мудрее.
— И как же ты обрела эту мудрость?
Ах, она снова это сделала: чуть-чуть подтянула бретельку, обводя взглядом пустеющий паб. Обеденный перерыв закончился, и почти все разбрелись по своим делам, в отличие от меня, увязшего, словно муха в ложке меда.
— Как ты думаешь, — спросила Ясмин, — может так быть, чтобы человек прожил целую жизнь — скажем, прошел войну, не раз влюблялся, видел, как одна власть сменяется другой, — а в итоге умер, так и не став мудрее?
— Конечно. Всякое бывает.
Вот в чем штука: мы о чем только не болтали, но как бы понарошку. Просто колебали воздух. Чуть ли не песенки распевали. Искали точки соприкосновения. Обменивались бородатыми анекдотами. Все это не имело никакого значения. После шестого бокала вина — а может, пятого или седьмого? — в пабе не оставалось никого, кроме нас и персонала. Мы сидели, забившись в уголок. Изящная бледная рука Ясмин по-прежнему покоилась на столе. Как и моя; кончики наших пальцев разделяла всего лишь пара сантиметров. И все же этот зазор между ними был пропастью, скалистой пустыней. Я знал, что, подобно супергерою, могу преодолеть ее одним прыжком. Но так же хорошо я знал, что не должен этого делать. Нельзя.
