повлияла. Вот, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Прежде вы были, уж не обижайтесь, сущей тряпкой. Гонщик, безусловно, знатный, но — тряпка. А теперь вы весьма уверенно ведете себя в обществе, и с Маннером как разобрались, чтоб ему сей же час икнулось трижды по три раза. А как вы эту наглую особу выставили — просто бальзам на сердце. Мой покойный Семен Евграфович, упокой Господи его душу, — она перекрестилась, — тоже был мужчина не промах, но вы, пожалуй, покрепче будете.
Вдова пригорюнилась.
— А я вот сколько уж лет одна. Знали бы вы, как тяжело одинокой женщине все это хозяйство на себе тянуть!
Мадам решительно поднялась и, вынув из стенного шкафчика графинчик с настойкой, налила себе рюмочку. Я на молчаливое предложение ответил столь же молчаливым отказом. Грижецкая лихо опрокинула рюмку в рот, выдохнула с явным удовольствием и вернулась за стол.
— Я не осмеливалась сказать вам прежде, пока у вас была некая, хотя и весьма условная, сердечная привязанность, но теперь, поскольку вы стали свободны от оной, решилась. Коли захотите вы скрасить одиночество одной не совсем еще старой вдовы, так живите, сколько вам заблагорассудится безо всякой платы.
Не скажу, что предложение мадам Грижецкой так уж меня взволновало, но в первый момент удивило весьма. Потом, поразмыслив, я признал: вдова вполне логична и практична. Чесслово, была бы эта вдовушка несколько… покомпактней, я бы согласился сразу. А тут захотелось подумать, о чем я и поведал бедной одинокой женщине.
— Я понимаю вас, Владимир Антонович. Вы ожидаете, что грядущий бал изменит ваше положение. Но если этого не произойдет, помните: я не отказываюсь от своих слов.
Мадам поднялась из-за стола, показывая тем самым, что разговор окончен.
Глава 9
Наутро меня буквально раздирали на части два несовместимых желания: бежать к Игнатьеву, куда должны были привезти из каретной мастерской (мне самому было смешно, когда я это услышал) новый кузов для мобиля и бежать в полицию к Охотину, оформлять дом для будущей мастерской и везти туда разбитый мобиль Клейста. Конечно, полиция в любом случае важнее, но вы же понимаете…
По этой причине во время завтрака я сидел как на иголках, вызывая порой недоуменные взгляды и постояльцев, и самой мадам Грижецкой. Едва поднявшись из-за стола, я вынул из секретера почти все свои сбережения, оставив лишь два червонца на аренду фрака, и отбыл менять свою жизнь к лучшему.
Охотин меня уже ждал, встретил приветливо, не слушая моих отговорок, напоил чаем с баранками, и лишь потом приступил к делу. Опрос меня как свидетеля был, надо сказать, отнюдь не формальный. Господин старший инспектор дотошно выспросил обо всех мельчайших деталях вчерашнего происшествия. Ну а я обо всем рассказал. Единственно — умолчал о своей трости и той роли, которую она нежданно сыграла.
Опрос длился не меньше получаса. Наконец, Охотин удовлетворил свое профессиональное любопытство, я прочел и подписал протокол, и мы вместе пошли петлять по коридорам и переходам полицейского управления. Многие, встречавшиеся на пути полицейские чины радушно здоровались с инспектором. По большей части, узнавали и меня. Наскоро представлялись, жали руку и убегали дальше по своим неизменно срочным и важным делам.
Наконец, мы добрались до нужного кабинета. Там было полно народу. Подавляющее преимущество людей составляли младшие полицейские чины, которые что-то оживленно обсуждали. Меня подвели к немолодому грузному человеку, сидевшему чуть поодаль ото всех за отдельным заваленным бумагами столом.
— Стриженов Владимир Антонович, — представил меня Охотин.
— Боголюбов Платон Сергеевич, — отрекомендовал он местного начальника.
— Очень приятно, — произнесли мы с Боголюбовым, пожимая друг другу руки. Произошло это непреднамеренно, но практически одновременно. Случайное совпадение вызвало у меня непроизвольную улыбку. Улыбнулся и полицейский, так что от этого случайного эпизода между мной и Боголюбовым появилась некая легкая покамест приязнь.
— Чем обязан вашему визиту, господа? И давайте сразу к делу, я спешу.
Охотин взял быка за рога:
— Владимир Антонович интересуется той малиной, которую по вашему представлению давеча изъяли в казну. Вы, помнится, говорили, что обратить ее в деньги будет затруднительно. А вот господин Стриженов изъявил желание приобрести этот дом со всей прилегающей к нему землей и постройками.
— Да? Очень рад этому. Но простите, господа, вызывает начальство. Побудьте здесь до моего возвращения, а после как раз и оформим все как полагается. Я вернусь много через четверть часа, так что долго скучать вам не придется.
С этими словами Боголюбов шустро выскочил за дверь.
— Ну что, Владимир Антонович, — обратился ко мне Охотин, — думаю, я вам теперь не нужен. Платон Сергеевич тоже из числа ваших почитателей, так что сделает все наилучшим образом. Вы оставайтесь тут, а я, с вашего разрешения, откланяюсь. Ничего не поделаешь — служба!
Я остался сидеть у стола и, чтобы не скучать, принялся прислушиваться к ведущейся в кабинете беседе.
— Ну-ка, Фрол, зачти сию бумагу. Пробасил один из полицейских, плотный и кряжистый, по возрасту старший среди всех. — С утрева дохтур принесли.
— Названный Фролом вздохнул, но перечить не стал. Взял со стола лист плохой серой бумаги и принялся читать:
— Двадцать второго числа июня месяца года одна тысяча девятьсот двадцать второго от Рождества Христова в районе выселок были обнаружены два тела со следами насильственной смерти.
— Иш ты, — вставил третий, мелковатый с виду молодой парень, — двадцать второго числа да двадцать второго году.
— Не мешай, Филька, — осек его первый. — Ты чти, Фрол, чти.
Фрол откашлялся и продолжил:
— Тела убитых опознаны не были. Смерть наступила вследствие повреждения сердечной мышцы посредством пули, выпущенной из револьвера системы Нагана.
Услышав это, я насторожился и принялся слушать с удвоенным вниманием.
— Ишь как дохтур завернул! — опять влез мелкий. — Нет, чтобы просто написать — мол, хлопнули с ливольверту.
И тут же, натолкувшись на взгляд старшего, быстро проговорил:
— Все, молчу, молчу.
— Смерть наступила от пяти до семи часов ранее времени обнаружения тел. — продолжил Фрол.
Мелкий дернулся было прокомментировать, но, едва открыв рот, сник под грозным взглядом старшего.
— Ну что там дале писано?
— Дык все, только имя да подпись.
— Вот коновал! — посетовал Филька. — Нет, чтобы мысль какую дельную написать, так изгаляется: «Смерть наступила от пули».
— Иш ты, тебе еще и убийцу вынь, да положь!
— Так неплохо было бы. А то, вишь, почти неделя, как этих двоих шлепнули, а нам теперь искать. И дело-то, выходит, днем было. Их под вечер нашли, в переулке рядом с людной улицей, а никто не видал-не слыхал, свидетелей нетути. Дряное дело, верно
