я поднимаю глаза, чтобы посмотреть на Зотова.
— Какого черта ты делаешь? — спрашиваю, понизив голос до тихого шипения.
— Я… — он окидывает взглядом трамвай, в котором на голову выше всех пассажиров. — Катаюсь на трамвае.
— Я спрашиваю не про трамвай. Зачем все это?
— А на что это похоже? — смотрит он на меня, опустив подбородок и глаза. — Я пробую за тобой ухаживать. Я чертовски отвык от этого, Аглая. Помоги мне.
— Помочь? — смеюсь я нервно. — Чего ты добиваешься?
Не успеваю получить от него ответа, потому что вагон дергается. Меня за талию обнимает твердая рука Зотова, в шапку утыкается его нос, а хрипловатый голос над ухом произносит:
— Я думаю о тебе с тех пор, как увидел.
— Неужели? — спрашиваю, резко подняв голову. — Я знаю, как тебе помочь — просто сядь в самолет и отправляйся к черту!
— Я сделаю это через две недели, — говорит, продолжая давить на меня со всех сторон.
— Отлично. Что тогда тебе от меня нужно?
— Я влип в тебя, Баум, — сообщает он. — Снова. Как семь лет назад. Как только увидел тебя, влип. Может быть я хочу, чтобы в этот раз мы полетели вместе. И чтобы на моей клюшке снова было твое имя. Я очень сильно этого хочу, Отелло. Ты и сама чувствуешь… нас. Разве нет?
Сердце предательски дергается, будто он сжал его в кулаке. Обида застилает глаза, и хоть я знаю, что это неправильно, ничего не могу с собой поделать!
— Тебя укачало? — спрашиваю хрипло. — Укачало, да?
Он делает глубокий вдох и смотрит в потолок, запрокинув лицо.
Стоящая рядом женщина смотрит на нас с любопытством, но нам не впервой выяснять отношения на публике. Мы стали старше, но я хочу сделать ему больно, как тогда, в семнадцать.
Он смотрит на меня снова. Серьезный, невозможно близкий в эту минуту, и мне хочется сказать ему “да”, ведь я тоже чувствую нас…
— Давай дадим нам шанс, — говорит решительно.
Именно так он всегда и принимал решения. Решительно, черт его возьми.
— Шанс? — спрашиваю, чувствуя, как глаза заволакивает слезами злости. — Ты даже не потрудился меня бросить. Ты просто испарился. Я хочу, чтобы ты испарился сейчас! Прямо на следующей остановке. Я не хочу тебя видеть, и не хочу, чтобы мое имя хотя бы отдаленно было связано с твоей клюшкой.
Переместив руку, он обхватывает мою повыше локтя, прижимая к себе теснее. Так, что могу разглядеть свое отражение в его потемневших глазах.
— Сможешь это повторить? — кивает в меня подбородком.
— Тысячу раз. Ты мне не нужен. Я жалею, что вообще встретила тебя семь лет назад. Лучше бы я никогда тебя не встречала. Ни тогда, ни сейчас! Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни.
— Прямо сейчас? — спрашивает, взглядом обещая, что так и сделает, если повторю.
Мое сердце протестующе заходится от этой угрозы, но проговариваю Марку в лицо:
— Прямо сейчас!
Выпустив мою руку, он смотрит на двери трамвая, которые с шипением открывается за моей спиной. Переведя взгляд на Марусю, Марк достает из кармана парки злосчастные флаеры и вручает их моей дочери со словами:
— Хорошо отдохнуть, принцесса.
Сдерживая подкативший к горлу ком, смотрю на то, как выставив вперед плечо, он пробирается к выходу, не оборачиваясь и не оглядываясь, а потом двери трамвая закрываются за ним, отрезая салон от морозного декабрьского вечера.
Глава 22
Оставшийся вечер и утро следующего дня все валится у меня из рук. Ночь я провела как на иголках, ворочаясь и перебирая в голове слова, которыми бросалась в Зотова и в которые верила еще несколько дней назад, а теперь…
В моих висках стучат молотки.
Я не возьму свои слова назад. Пусть он… катится в свою Канаду, как и собирался. Главной любовью всей его жизни был и остается хоккей, а моя жизнь принадлежит Марусе, так что это прекрасно, что больше я его не увижу…
Закусив до боли губу, смотрю в монитор, возвращаясь к заказу шприцев, который так и не оформила вчера. В груди давление, мне хочется растереть его кулаком и прогнать, ведь оно до боли дискомфортное.
— … Максим обещал подарить мне большую сладкую вату. Мы пойдем, мам? — кряхтит Маруся, стягивая ботинок и переобуваясь в сменные балетки.
На ее щеках все еще пылает румянец, который притащила с мороза.
Сегодня в универе у меня практически не было дел. Мне осталось сдать всего один зачет, так что после обеда я забрала Марусю из сада, чтобы успеть на тренировку по фигурному катанию. У нее изменилось расписание, к которому нам придется приспособиться. Ее занятия перенесли в новый Ледовый дворец, где прямо на входе я уперлась носом в доску почета и гордости, на которой, помимо прочих выдающихся спортсменов города, красуется фотография Зотова.
Как мне справиться с этим, черт возьми, если тренировки у Маруси три раза в неделю?!
Опустив лицо в ладони, делаю глубокий вдох.
Мы заскочили к отцу всего на час, чтобы я могла закончить с заказом. Если я не сделаю этого сегодня, ставить уколы до конца уходящего года Виктору Бауму придется пальцем.
— Мам, ты меня слышишь? Мы же пойдем на ярмарку? — у моего рабочего стола возникает Маруся, когда включаю ноутбук и стараюсь загрузить программу.
— Да… Марусь, мы полчаса назад это обсудили. Дай мне десять минут, пожалуйста. Зайди к деду, поздоровайся.
Продемонстрировав мне милую дырку во рту, дочь уносится в кабинет отца в тот момент, когда собираюсь позвонить Тане. Зажимаю телефон между плечом и ухом, попутно вбивая в экселевскую таблицу цифры, с которыми вчера не срослось.
— Да. Привет, — возбужденный голос подруги влетает в ухо.
— Привет, мы собираемся… на ярмарку… — говорю так, будто это слово дается мне с трудом. — Хочешь с нами?
Еще сегодня в обед я не собиралась на эту чертову ярмарку. Флаеры, врученные вчера Марком, теперь лежат в моей сумке, после того как Маруся закончила их разглядывать и отдала мне. Час назад моя дочь потребовала отвести ее на ярмарку, потому что мальчик, который ей нравится, обещал угостить ее сладкой ватой. У меня не нашлось доводов этому препятствовать.
— В минус десять? — фыркает Таня.
— Да, — вздыхаю. — Согреешься в хороводе.
— Я заканчиваю через час.
Объяснив ей, куда ехать, кладу трубку и перевожу взгляд на экран, чувствуя себя так, будто разучилась считать.
Дверной колокольчик звякает, и я сглатываю слюну, когда вижу на пороге… Зотова.
Сердце обрывается и подскакивает к горлу.
Мы смотрим друг на друга в абсолютной тишине.
Меня будто
