хочешь, герой? Это же ты нас предупредил!
— Нечего! — возмутилась Мария, больше для вида, чем на самом деле. Я уже улавливал, когда она шутит, а когда ругается взаправду. — Этого троглодита не прокормишь. Этот герой ест всякий раз, как добирается до чего-нибудь съедобного. И вообще, на ночь есть вредно! — отрезала она и, забрав меня у Германа, потащила в начало салона.
Девушка превратила одно из кресел в кровать и, уложив меня, наказала:
— С тебя, герой маленький, на сегодня приключений хватит. Спать! Кушать завтра будем.
С этими словами она укрыла меня тяжелым пледом, погасила в моей секции освещение и ушла в хвост «Ермака». Естественно, черни ни в одном моем глазу не было, но Марию я, хоть и любил, ослушаться боялся. А потому изо всех сил принялся изображать сон, слушая, о чем толкуют между собой егеря.
— Одного взять в толк не могу, — сказала девушка, вернувшись. — Многоходовка с Грижей была, конечно, эффектной, но в чем был замысел Боровского? Чего он добивался этим нападением на нас?
— Думаю, мы ему без надобности, — ответил Герман тихим голосом, стараясь не разбудить меня. — Ему, по всей видимости, нужен был «Ермак».
— С чего ты решил?
— Это единственный объект, по которому не вели огонь.
— Да, но когда мы взлетели…
— Это уже был план «Б». Изначально он все же хотел завладеть челноком, ведь на борту имеется единственное в Пустоши оружие, которое может хоть как-то тягаться с вооружением кнеса Владеймира. С наскока получить желаемое не удалось благодаря нашему любопытному Игорьку. Кстати, а чего он на улице-то делал?
— Пока вы тут буянили, — ответил Герману Коля Болотов, — он мне вернул визор. Видимо, на звезды смотреть бегал.
— Второй раз меня от смерти спас, — Герман на мгновение задумался над чем-то, но потом все же продолжил. — Так я и говорю, с наскока нас взять им не удалось, хотя имели все шансы. Тогда они начали обстреливать и нас, и «Ермак».
— Не доставайся же ты никому? — уточнил Болотов.
— Точно. Если лишить нас этого козыря, кто мы в Пустоши? — задал вопрос Герман.
— Ну, по сути, такие же выживальщики, как и все остальные, — согласился с его мнением пилот.
— А с челноком мы мобильны. На нем мы почти неуязвимы и с ним — мы сила, — заключила Мария.
— Да, «Ермак» сейчас единственный наш козырь, — подытожил Герман.
— Ага, — саркастично заметил Репей, — шестерка козырная. Топлива-то бак всего. И в ближайшее время я что-то перспектив заправиться не вижу.
Герман грустно выдохнул и произнес:
— Вот так и играем. Он с нами в шахматы, а мы с ним в «дурака».
— Ну да, в подкидного, — улыбнулась Мария. — Одного нам уже подкинули.
Девушка явно намекала на лежащего без сознания Грижу.
— Точно! — спохватился Герман и направился в хвост. — Нужно проверить, живой ли он там еще. А то привезем кнесу хладный труп его верного пса, тогда ни о чем уже договориться не получится.
— Думаешь, нам следует лететь к кнесу? — бросила Мария в спину удаляющемуся доктору.
— Живой! — выкрикнул Герман из грузового отсека и тут же получил от девушки строгий шик.
— Пацана разбудишь!
Герман тут же перешел на шепот — видимо, тоже побаивался Марию:
— Живой наш опричник, — сказал он, возвращаясь в салон. — Кто-то его здорово накачал снотворным.
— Даже не знаю, кто бы это мог быть? — наигранно произнесла девушка.
— Мария…
Егеря тихонько засмеялись.
— Что ж, — Саша Репей встал, — я так понимаю, мне курс на крепость кнеса прокладывать?
— Да, в экономном режиме, — уже строго приказала Мария. — Как на охоте на медведей — четкий расчет курса, старт двигателей, разгон и скольжение до точки на антиграве.
Пилоты прошли мимо меня и заперлись в кабине, готовя какие-то расчеты. Мария же, Герман и Оан зачем-то ушли к Гриже в хвост челнока. Буквально в ту же секунду мне стало скучно, и я сам не заметил, как рухнул в чернь.
Глава 16
Ради чего жить?
— Ты сильно изменился, Герман, — тихо прошептала Мария, гладя мою лысую черепушку. Глаза открывать не хотелось, чернь так и манила меня, поэтому разговор двух егерей я слушал в полудреме.
Той ночью я плохо спал, постоянно просыпаясь от кошмаров, подосланных коварным Лаогом, но каждый раз меня успокаивала Мария. Мне снилась смерть. Конец всего. Я бежал через Пустошь от невидимой смерти и не знал, какой путь выбрать. Сотни тропинок, десятки лазов и нор, тысячи деревьев, а я не никак не мог выбрать из такого изобилия путей тот единственный, который уберег бы меня от верной гибели. В том сне мне на выручку пришел Герман, в том самом обличии, в котором я впервые его встретил. Картина меня потрясла. Растерянный полуголый последыш должен был выбрать одно из двух — идти своей дорогой, самостоятельно пробивая себе путь в жизни, или принять протянутую руку егеря. Но кто они, эти егеря? Чего они хотят? Откуда взялись?
Не уверен, что спустя годы правильно интерпретирую те сновидения, но все же рискну предположить, что первые философские вопросы бытия посетили меня именно после тех событий на озере. Именно тогда я впервые их сформулировал и задал самому себе. Кто мы? Кто я? Куда я иду? И по пути ли мне с теми «мы», к которым я себя тогда причислял. Понимаю, со стороны это выглядит, как самопиар, и любой искушенный слушатель мог бы поспорить о том, что маленький семилетний мальчик не мог вот так запросто начать поднимать в своем сознании такие важные с точки зрения становления личности вопросы. Но я до сих пор уверен, что впервые задумался над этими вопросами именно тогда.
— Изменился? — переспросил Герман.
— Не знаю, как сказать по-другому, — неуверенно начала Мария. — Ты мне казался всегда таким…
— Мудаком?
— Заносчивым. Гордым. Отстраненным. Даже, может быть, жестоким. Тебе ничего не стоило поломать жизнь рекрута или претендента в экипаж «Магеллана». Меня всегда интересовала твоя мотивация.
— Отстранение от полета по медицинским показаниям — еще не конец жизни, — оправдался Герман. — Ко всему прочему, теперь нам всем ясно, что им я жизни как раз спас. Иначе летели бы они сейчас черт-те куда, черт-те откуда и не понимали бы этого. Ты только вдумайся, Мария — мы понятия не имеем, знает ли капитан Веровой о том, что мы не в своем мире космос бороздили.
Рука Марии на моей голове на секунду замерла. Интересно, о ком они сейчас говорят? Этот Веровой — ее хозяин (или, как там, у егерей)? А может, муж? Теплая рука продолжила теребить мой только начавший проклевываться ежик на голове.
— Отец знает о перемещениях сквозь червоточину столько же, сколько и я. И он явно не глупее своей дочери. Так что, думаю, он догадается.
— Я вот что подумал, Мария, — немного взволнованно сказал Герман. — Если мы поняли, что оказались в чужом мире, то, как ты сама сказала, Веровой тоже может это понять. Ну, или кто-нибудь из экипажа. Он ведь почему улетел?
— Понял, что на борту готовится диверсия, и решил не рисковать кораблем и экипажем, — ответила Мария.
— Понятно. А теперь ответь мне, а куда он улетел?
— Обратно к…
Рука Марии вновь замерла на моей голове. Она лихорадочно думала.
— Стой, не хочешь же ты сказать…
— Именно это и хочу сказать, Мария. Им просто некуда лететь! Червоточина еще открыта, да. Но путешествовать из точки «А» в точку «Б», зная, куда попадешь, — это одно, и совсем другое — лететь вслепую. Если они догадаются, что находятся не в собственной солнечной системе, то и улететь через червоточину они могут куда угодно, только не к созвездию Корма.
— И ты думаешь, они не рискнут лететь в червоточину? — засомневалась Мария.
— Я не знаю. Но, как по мне, единственным верным решением было бы вернуться.
— Почему?
— Тут все дело в том, поймут ли они, что попали в чужое измерение, или нет. Если не поймут, то, с их точки зрения, здесь — остатки их родной цивилизации, неизвестные представители которой планировали самую масштабную диверсию за всю историю человечества. Именно поэтому он и улетел. А если поймут, что эта Земля — не их Земля, то и повода улетать сквозь червоточину у них не будет. Они скорее воспользуются ее гравитационными силами, чтобы сделать виток и возвратиться. Есть ли для них разница, какой мир заселять новой жизнью? Так ведь там, за червоточиной, вообще неизвестно, что их ждет. Может, голый космос с пустотой на многие сотни световых лет. А тут, прямо под
