— Мир эгоистичен, ангел. Только ты сама можешь позаботиться о себе.
— Это твой мир эгоистичен, Сейнт. И тебя будут судить за это, — она вздергивает подбородок.
Я обхватываю ее горло так быстро и сильно, что она кашляет и задыхается от резкого давления.
— Ты не выше правил, ангел, — мои пальцы усиливают хватку, и я наслаждаюсь ощущением ее учащенного пульса, похожего на трепет крыльев колибри. Ее зеленые глаза расширяются от паники, когда до нее доходит осознание того, что я могу убить ее. Она отчаянно пытается схватить меня за руки, царапая ногтями кожу. Да, сражайся со мной, мой ангел. Наклонившись, я прижимаюсь губами к ее уху. — Ты чувствуешь это — как легко я мог бы стереть тебя с лица земли? — Ее губы приоткрываются, только-только начиная приобретать самый изысканный оттенок синего. Еще немного… Я заставляю себя оттолкнуть ее. Она, шатаясь, отступает, обхватив себя и набирая полные легкие воздуха. Так близко.
Я поворачиваюсь и практически выбегаю из комнаты, спасаясь от искушения, которое она воплощает всем своим существом, но уже слишком поздно.
Черт, черт, черт. Я врываюсь в клубный туалет и распахиваю дверь кабинки, запирая ее за собой на засов. Запах мочи и отбеливателя проникает в ноздри. Мой член тверд, как скала, а пульс отбивает бешеный ритм в барабанных перепонках. Крылья. Зеленые глаза. Синие губы. Прерывистое дыхание. Я не могу с этим бороться. Мной овладевает элементарный животный порыв.
Расстегнув ремень, я спускаю брюки и обхватываю пальцами член. Все мое тело содрогается от этого прикосновения, а яйца нещадно болят. Я яростно двигаю рукой вверх-вниз, и все это время единственное, что я вижу перед собой — это ее широко раскрытые глаза, вздрагивание от прерывистого дыхания и моя рука, такая большая на ее фоне, обхватывающая тонкую, молочно-белую шею.
Я опираюсь свободной рукой о стену, когда ноги угрожают подкоситься подо мной. Давление нарастает, и жар разливается по моей коже с такой силой и скоростью, что я чувствую, как пот стекает у меня между лопатками.
Я знаю, что должен остановиться, но не могу. Такое чувство, будто я взорвусь, если посмею сделать это. Она подталкивает меня к точке невозврата… пока я настолько не растворяюсь в ней, что больше ничего не вижу перед собой.
Открыв глаза, я смотрю вниз, испытывая отвращение к открывшемуся зрелищу. Моя рука лихорадочно проводит по всей длине, и мой взгляд упирается в длинные красные следы от ее ногтей, портящие мое запястье. И это единственное, что было нужно. Я борюсь со стоном, который пытается сорваться с моих губ, когда удовольствие захлестывает меня волной. Перед глазами все расплывается, ноги слабеют, и теплая жидкость потоком проливается мне на руку. Помехи наполняют мой слух, подкрепленные эхом моего напряженного дыхания.
Когда, наконец, снова могу сосредоточиться, я опускаю глаза вниз на месиво, покрывающее мою руку и плавающее в воде унитаза. Меня мгновенно охватывает стыд, и я застегиваю ширинку, скрывая доказательства своей слабости. Вот до чего она довела меня. Мастурбирую в грязном туалете ночного клуба, как подросток.
Она хочет, чтобы я согрешил, потерпел неудачу.
Я резко толкаю дверь и пробираюсь через клуб. Даже на улице не становится легче дышать. Я нуждаюсь в спасении. Сев в машину, я еду в Хаммерсмит, пока не останавливаюсь у церкви, но это не моя церковь.
Как только ступаю внутрь, меня окутывает запах благовоний, и холод, исходящий от древних каменных полов, пробирает до самых костей. Моя измученная душа снова успокаивается, и ко мне возвращается здравомыслие.
— Сейнт?
Я поднимаю взгляд и встречаюсь с ясными голубыми глазами моего брата, точно такого же оттенка, как мои собственные. Джудас хмурится, нервно оглядывая церковь, прежде чем подойти ко мне. Черная рубашка подходит к его чернильным волосам, а белый воротничок, словно собачий ошейник, занимает почетное место на шее. Лживый притворщик.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.
Мы встречаемся взглядами, но я замечаю, как он колеблется, будто изо всех сил старается сохранить зрительный контакт со мной. Он практиковался годами, и у него очень хорошо получается скрывать это, но я знаю, что ставлю его в неловкое положение. Единственный, кто действительно может смотреть мне прямо в глаза, это Джейс… и Иден. И разве это не интересно?
— Как ты это делаешь? — спрашиваю я.
Он хмурится еще сильнее.
— Делаю что?
— Как ты живешь во грехе, зная, что тебя осудят? Ты наверняка должен знать, что сгоришь в адском пламени.
Губы Джудаса изгибаются в улыбке.
— Я?
— Да, — отвечаю я прямо.
Он садится на одну из скамей, приглашая меня занять место рядом.
— Такие люди, как мы, не могут разделять все на черное и белое, хорошее и плохое. Мы совершаем плохие поступки. Мы — грешники.
— Ты грешник, Джудас.
Он пожимает плечами.
— Бог любит грешников, но ненавидит грех. Это мое место в мире. Не введи меня в искушение…
— Это просто оправдание твоим языческим деяниям. — Он сидит прямо здесь, в этой церкви, притворяясь добрым пастырем для стада, когда на самом деле он волк, ведущий их к хаосу. Он торгует наркотиками в церкви, наводит беспорядок в Божьем доме.
— Сейнт, ты провел годы, живя по кодексу, который, как ты искренне полагаешь, приведет тебя прямиком к вратам Рая. И, возможно, ты прав. Может быть, ты попадешь именно туда, куда там стремишься. Но я знаю тебя, брат, — он наклоняется ближе ко мне, его тон насмешлив. — Я знаю, какими мрачными становятся мысли в твоем сознании.
— Я борюсь с тем, кто я есть. Ты, с другой стороны, принимаешь убожество своей проклятой души.
Улыбнувшись, он пожимает плечами.
— Возможно. Но ты пришел сюда не только для того, чтобы обсуждать мою душу, обреченную на ад. Что привело тебя в мою церковь?
— Мне нужно, чтобы ты меня порезал.
Выражение его лица становится серьезным.
— Что ты сделал? — в его голосе слышатся нотки опасения.
— Это не твоя забота.
Он оглядывает церковь, прежде чем встать и выйти в проход. Не говоря ни слова, я следую
