нему нужно подойти очень осторожно.
– Да, товарищ Сталин, – согласился Ходжа, но уже без привычной своей улыбки. – Однако мы, со своей стороны, никак не вмешиваясь во внутренние дела Югославии, никогда не перестанем поддерживать права своих кровных братьев, проживающих там.
– Это ваше право. Но – в рамках существующего между нашими партиями и странами пролетарского интернационализма.
«Если Сталин говорит «наши партии» и не ругает Тито, – отметил я, – значит, это всё происходит до разрыва отношений в 1948 году».
Ходжа выглядел несколько разочарованным: вероятно, ожидал от Сталина бо́льшей поддержки своей позиции по Косово. Сталин слегка улыбнулся в усы и поменял тему:
– Сколько вероисповеданий в Албании? – поинтересовался он. – И на каких языках у вас говорят?
– В Албании три вероисповедания – мусульманское, православное и католическое. Все верующие принадлежит к одной нации – албанской, поэтому и единственный язык, на котором у нас говорят – албанский, за исключением греческого, на котором говорит их национальное меньшинство.
Сталин поглядел на стоявшее перед ним блюдо с молочным поросенком и задал неожиданный вопрос:
– Вы, товарищ Энвер, кушаете свинину?
– Да, – несколько замявшись, ответил удивленный Ходжа.
Сталин сделал знак официанту, чтобы тот проложил албанскому гостю кусок поросятины.
– Мусульманская религия запрещает это своим верующим, – сказал он таким тоном, как будто Ходжа этого не знал. – Старинный обычай, который отжил свой век. Угощайтесь, пожалуйста! Тем не менее, надо иметь ввиду вопрос о вероисповедании и вести себя очень осмотрительно, ведь нельзя пренебрегать религиозными чувствами народа. Эти чувства насаждались веками среди людей, так что нужно действовать очень трезво, ибо отношение к этому вопросу важно для сплоченности и единства народа.
Сталин оглядел собравшихся и, сверкнув золотом широких генералиссимуских погон, поднялся с фужером вина в руке:
– Предлагаю тост за героический албанский народ! За доблестные Албанскую и Советскую армии! Передайте, товарищ Ходжа, мой сердечный привет героическому албанскому народу, которому желаю успехов!
Под высокими сводами зазвенел содвинутый хрусталь, а Ворошилов воскликнул: «Ура!»
– А теперь, товарищи, – сказал Сталин, – приглашаю вас пойти в кино. Сегодня нам покажут художественную картину «Богатая невеста». Я попросил также подготовить для вас несколько цветных документальных фильмов о жизни в Советском Союзе.
Загремели стулья, народ стал подниматься. В это время я поймал на себе змеиный взгляд зобастого Берии. Я вспомнил, что стою в раме зеркала, которое, как и давешнее зеркало в фойе, ничего не отражает, зато я в нем виден, как если бы стоял у простого окна. Узрели же мы друг друга с Кировым. Берия, поблескивая очками, посмотрел направо и налево от себя – ища, видимо, странно одетого человека, отразившегося в зеркале. «Нет, – сказал я себе, – если я не хотел связываться с господином Румяновым в покинутой реальности, то тем более не хочу связываться с товарищем Берией в этой», – и отступил за пределы рамы.
Снова надо мной распахнулись своды висящего в пустоте зала. В каждом зеркале, как на экранах телевизоров в магазине электроники, мелькало какое-то движение, цветная чехарда. Я понимал уже, что могу войти в любое, но не знал, зачем мне это нужно. В нерешительности я подошел к «окну» по соседству с кремлевским и увидел длинный узкий коридор, по которому уходили от меня люди с сумками и портфелями. Стенки коридора были из стекла, я пригляделся: там самолеты… летное поле, окаймленное взвихренными южными тополями… Ага, это труба-гармошка, по которой идут из аэропорта в самолет, а аэропорт, судя по тополям и невеликим размерам взлетного поля, – южноморский, на который я прилетел три дня назад. А какой, интересно, это рейс и куда он прибывает? Может, московский? Вдруг в кадр вплыла сутуловатая спина Кирова. Так это что – этрускологи? Точно – этрускологи! Вот дама, из МГУ, кажется, сидевшая позади меня в автобусе в день прилета. Вот делегат-итальянец в отличном костюме в полоску. Этот коридор, надо полагать – окно в ту реальность, где конференция уже закончилась и никто не исчезал. То, что мне надо! «Ни в одном из этих зеркал нет того, чего тебе надо», – сказал кто-то внутри меня голосом доцента Колюбакина. «Да, – ответил ему я, – но я же зашел в это зазеркалье, и было бы странно в нем просто зависнуть. Тогда нужно возвращаться назад, а что там меня ждет? И насколько эта реальность ирреальнее той, в которой я оказался в «Аквариуме»?» В «рамку» вошли двое мужчин, которые вспоминали о банкете: «… А после банкета меня еще позвали в ресторан, мы там хорошо добавили, и сегодня, сами понимаете…» – донеслось до меня. Банкет! Точно, конференция у них там прошла! Они возвращаются в Москву! И я могу к ним присоединиться! А посадочный талон? Но ведь здесь, в «гармошке», он уже не нужен, стюардессы на него смотрят только затем, чтобы направить пассажира на его место. Разве можно не использовать такую возможность? Ведь, если бы «окно» находилось перед стойкой проверки билетов, в «накопителе», тогда бы ты ни за что не прошел! А оно находится за стойкой! Это ли не знак? Вперед!
И я вошел в «трубу». В этот раз я даже не ничего не перешагивал: когда я приблизился к «зеркалу» вплотную, оно разом словно всосало меня в себя, как мы пьем кисель, только что не чавкнуло. Один миг – и я уже шел со всеми по «гармошке». Впереди зияла распахнутая дверь «эйрбаса». “Southwind Airlines” – было написано на ней, «Южный ветер». Понятно, здесь еще «Зюдвинд» не обанкротился. А вдруг не будет свободных мест? Да нет, на таких рейсах всегда бывают, сезон отпусков еще не наступил. Во всяком случае, когда летели в Южноморск, пустые кресла сзади имелись. Вот туда-то, назад, я и пойду. «Мне в конец», – улыбнулся я стоявшей в тамбуре стюардессе и та согласно кивнула. Я медленно двинулся по проходу, пережидая, когда пассажиры впереди устроят свою ручную кладь.
– Борис! – вдруг окликнули меня слева.
Я повернулся на голос – это был Киров, уже сидящий в среднем кресле. Вид он имел не очень веселый – как и во время первого полета.
– А мы вас потеряли! Думали уже, без вас полетим! Вас объявляли по трансляции в аэропорту! Куда вы исчезли после своего доклада?
Я остановился, озадаченный. Вот как? Значит, есть и такой вариант, где исчез только я? Сколько же их, этих вариантов?
– Я не исчезал, – наконец, ответил я, – просто решил всё-таки посмотреть город, немного заплутал.
– А почему же ваш телефон молчал?
«Потому что в этом лабиринте нечистая сила не обеспечила еще мобильную связь», – подмывало меня сказать, но
