Краков отходил через пятнадцать минут. Шанс успеть на самолёт оставался. Взяв билет онлайн, я поднялся в вагон и сел на свободное место. Поезд двинулся в путь, и в окне замелькали холмы и леса заснеженной Восточной Польши.
Я часто поглядывал на часы. Времени оставалось в обрез, в Кракове мне предстояло ещё от ж/д вокзала добираться до аэропорта. «Возьму такси. Авось успею. По сравнению с тем, что со мной могло случиться сегодня ночью на таможне, всё остальное мелочи. В крайнем случае, если опоздаю на самолёт, остановлюсь в Кракове в гостинице, куплю новый билет и полечу в Нью-Йорк другим рейсом. А ведь я мог сейчас ехать не в Краков, а потом — в мирный весёлый Нью-Йорк, а в военный суровый Киев, причём уже не на две недельки, а на два года; в Киев, где нет ни света, ни связи, зато есть ракетные обстрелы и постоянное ожидание нового наступления русских».
Мысли про случившееся несколько часов назад на таможне сейчас вызывали у меня и чувство радости, что я так благополучно «выскочил», но в то же время — и какой-то сильной досады, даже стыда. Я уже понимал, что теперь, после этого случая, не смогу жить так, будто бы ничего в моей жизни не произошло.
Ну и чёрт с ним! Надо жить, как все нормальные люди. Работать над диссертацией, преподавать в колледже, подрабатывать парамедиком. У меня семья. Жена и сын. Нельзя из-за какой-то случайной нелепой ошибки или минутной прихоти всё ломать, подвергать свою семью испытаниям. Кстати, нам с женой нужно оплачивать учёбу сына в колледже и выплачивать долг за недавно купленный дом. Ещё мы собирались купить вторую машину — одной машины на троих явно не хватает, да и моя «Тойота» уже старенькая, колёса еле крутятся.
У меня возникло ощущение полного раздвоения личности, будто бы два разных человека борются за меня, вернее, требуют от меня выбора, ждут, чью сторону я займу, причём решение нужно принимать сегодня, сейчас. Времени в обрез.
* * *
Выйдя из такси и рассчитавшись с говорливым польским таксистом, который во время поездки то и дело повторял «Путин к-курва!», а всё остальное в его речи я едва ли понимал, я вытащил из багажника машины чемодан и пошёл к уже знакомому зданию международного Краковского аэропорта.
До вылета самолёта оставался почти час. Вэри гуд! Успеваю и зарегистрироваться, и пройти таможню. Впрочем, расслабляться нельзя, нужно всё делать быстро. За выдвижную ручку я вёз за собой чемодан, маленькие колёса которого производили большой неприятный шум.
А вот — знакомая автобусная остановка. Две недели назад я здесь сел в автобус, который повёз меня в Киев. Сейчас здесь не было ни души.
Так же, как и две недели назад, сыпал мокрый снег, асфальт повсюду был покрыт серовато-бурыми холмиками снежной жижи. Мимо проезжали такси, из-под их колёс вылетали вееры грязноватого снега.
Подойдя к остановке, чтобы укрыться под навесом от снега и дождя, я поставил вертикально чемодан, достал из кармана мобильный телефон. Нашёл нужный номер.
— Лёва, привет. Это я.
— Привет, — услышал я знакомый голос.
— Не разбудил?
— Бро, ты что, шутишь? У нас день, только начало пятого. Ещё светло, — ответил он.
Как я упоминал ранее, Лёва был моим коллегой, мы с ним работали в Нью-Йорке в одной компании парамедиков. Это тот самый Лёва — бывший киевлянин, который когда-то, покидая Украину, в аэропорту повернулся и плюнул в сторону Киева, со всем накопившимся в его душе презрением к этому городу, где он родился и вырос. И к Украине в целом. Тот самый Лёва сейчас, тридцать лет спустя, поехал в Украину, оставив в Нью-Йорке и семью, и работу, и сейчас работает парамедиком в Краматорске.
Кстати говоря, в Нью-Йорке мы с ним практически не общались. Он мне казался малоинтересным и скрытным человеком. Впервые мы с ним поговорили по душам только в последний день, перед его отъездом в Украину, когда я узнал, что он уезжает, взяв в компании отпуск за свой счёт на три месяца. Свой поступок он мне тогда объяснил так: «Эта война — несправедливая, так быть не должно. Такую несправедливость нельзя допустить. Точка». Потом, после его отъезда в Украину, я, заглянув на его страничку Фейсбука, по фотографиям и постам узнал, что он — религиозный еврей, в Нью-Йорке ходит в синагогу, часто встречается с какими-то раввинами, участвует в религиозных мероприятиях общины. Словом, настоящий иудей. На работе, однако, он свою религиозность ничем не выдавал, разве что носил очень густую рыжеватую бороду, а под шапочкой медбрата, которую очень редко снимал во время смены, носил ермолку.
Перед его отъездом в Украину мы обменялись телефонами. Иногда я с ним связывался из Нью-Йорка, чтобы разузнать, как там и что там. Если он был свободен, то рассказывал мне о повседневном своём житье-бытье и о войне на Донбассе, какая она там, ведь, как я теперь понял, война везде разная.
— Как дела, Юра? — спросил Лёва. Его голос звучал чисто и ясно, так, будто бы он сейчас стоял рядом со мной.
— Всё нормально, всё окей. Как там у вас?
— Жарко, бро, очень жарко. Здесь, на Донбассе, настоящая война, просто третья мировая. Много погибших с нашей стороны и много раненых. Те, у которых ранения полегче, остаются здесь, в Краматорске, и их лечат здесь. А тяжёлых мы отвозим в Днепр. Здесь жесть, бро, настоящая жесть.
— Вам нужны парамедики?
— Да, конечно. Нужны и военные, и полиция, и парамедики, и волонтёры, — все подряд. Почему ты спрашиваешь?
— Я сейчас в Украине. Вернее, я в Польше, в Кракове. На вокзале.
— Ты серьёзно?
— Да, вполне. Возьмёшь меня к себе в отделение на пару-тройку месяцев?
— Конечно, возьму. Юра, ты хорошо подумал?
— Да.
— Окей. Тогда давай сразу оговорим вопрос денег, чтобы потом не было недоразумений. Смотри, здесь нам платит благотворительный американский фонд, по деньгам кругом-бегом получается почти столько же, сколько нам платят в Нью-Йорке, ну, может, чуточку меньше. Тебя такое устроит?
Я хмыкнул — не ожидал, что мне ещё будут платить, причём почти столько же, как и в Нью-Йорке.
— Устраивает. Более чем.
Мы договорились, что он меня встретит на вокзале в Днепре.
Попрощавшись, я не спеша пошёл к зданию аэропорта. Я испытывал невероятную лёгкость, словно освободился он каких-то тяжёлых оков. Вдруг пожалел, что не взял с собой в эту поездку свою униформу парамедика, перчатки, ножницы и стетоскоп. «Жаль, там всё это могло бы пригодиться».
Почему-то в этот миг подумал про Максимку — может, встречу его там? Пути Господни неисповедимы…
Потом, усевшись за столиком в уютном тёплом кафе аэропорта, я достал мобильник и позвонил жене в Нью-Йорк.
— Привет. Как дела?
— Юрчику, ты? У нас всё нормально. Готовимся тебя встречать. Как у тебя? Всё в порядке? Ты сейчас в аэропорту? Ждёшь вылета? Добрэ. Я посмотрела в компьютере, вылет твоего самолёта по расписанию. Ты там не замёрз? Я слышу по голосу, что у тебя насморк.
— Нет, я совершенно здоров.
Я не знал, как сообщить жене новость, от которой она, мягко говоря, не будет в восторге. Ещё меня сейчас мучило чувство вины за ненужную измену ей.
— У меня для тебя не очень хорошая новость, — я перебил жену, наконец решив сообщить ей главное.
Она тут же умолкла. Её внутреннее напряжение сразу передалось и мне. Мы долго
