конфликтом в Европе и самой Данией и представляется для данов хорошим активом.
В этот коктейль следует примешать еще и немного идеологии, как и щепотку игры на чувствах. Я стану злостным плагиатором и добьюсь слез европейцев и сочувствия, когда мир услышит полонез «от Гольшинского принца». И не мучает меня при этом совесть. Если будет шанс создать образ и усилиться, решить хоть какие задачи, то припишу себе любое авторство. Я, еще робко и неуверенно, но начинаю играть в политику. И эта игра мне нравится. Хорошо бы в результате этой игры, не допустить некоторые ошибки, что были в другом варианте истории.
Так что Михал Клеофанс Огинский, прости, но твой полонез «Прощание с родиной», написанный по поводу разделов Речи Посполитой, под который рыдали просвещенные европейцы в конце XVIII века, будет написан чувственным Шлезвиг-Гольштейнским герцогом по поводу утраты того самого Шлезвига. Партитура уже готова, осталось только добиться потери области. И тогда я собью с толку европейских правителей, которые продолжат считать меня апологетом войны с Данией, просто слабым человеком, который уступил воле русской царицы. И чем больше времени именно так будет считать Европа, тем более предсказуемо для моего понимания они станут себя вести. И Семилетняя война произойдет на схожих позициях, как и в другом варианте истории, только я поспособствую более качественной подготовке к ней.
И деньги получить далеко не самоцель, это лишь шажок к большим целям есть стремление их употребить эти средства, или заработать иные. Еще в конце прошлой жизни я отчетливо понял, что деньги – тлен, а жизнь твоя, близких и родных, соотечественников, просто хороших людей куда важнее. Меня, наследника, не перестанут кормить, давать деньги, потакать прихотям, если я даже буду, не выходя из своих комнат, пьянствовать. А хочется иного – чувствовать себя сопричастным, чтобы быть в истории не тем, кто за три дня издал столько указов, что Россия просто перестала существовать, пусть некоторые из них и были логичны.
Денег нужно прорву, и почему этого не понимает Елизавета, я не знаю. Взять, современный флот России – убожество, кратно уступающее флоту Петра Великого. Ну, хотя бы загрузить имеющиеся верфи, нанять офицеров-иностранцев, начать своих натаскивать, расширить прием гардемаринов. Навести порядок в Морском шляхетском корпусе, да его еще и нету, разрозненные школы гардемаринов. И выходить в море нужно не раз в год, а постоянно, хотя бы в тот же Киль, где я родился.
Между тем, в карете установилась тишина, нарушаемая только перестуком колес по мостовым. Мы уже подъезжали к Первопристольной и тут попадались отрезки мощенных дорог.
Чтобы разбавить тяжелый разговор и дать эмоциям, бурлящим внутри моих спутников, я начал травить анекдоты. Этот мир узнал о поручике Ржевском. Пробить серьезность Брюммеля оказалось сложным, но Бернхольц не сдерживался и смеялся до кашля и красноты лица.
Была еще одна причина, почему я начал, благодаря своей неплохой памяти, смешить двух вечно серьезных немца – мы нагнали карету Екатерины. В своих изданных в будущем дневниках моя невеста часто писала, как веселилась в каретах, как я, якобы, ей завидовал и все норовил поменять своих скучных спутников. Вот пусть завидует, наблюдая, как я негромко нашептываю пошлые истории про любвеобильного Ржевского.
- Ваше Высочество! – Екатерина изобразила книксен. – Позволить сказать мне, от чего так радость Вы и Ваши спутники?
Котэ разговаривала на русском языке, и это предавало ей еще большего шарма, было мило и забавно слышать акцент. И радовало то, что невеста наследника престола старалась говорить на языке не родившегося Пушкина. И, кстати, прости Александр Сергеевич, но немного и тебя обокраду, но ты гений, еще напишешь, а я сильно наглеть не стану.
- Я рассказывал смешные истории, сударыня, - ответил я.
- Не знать, что Вы знаетешь смеш-ные истории, - проворковала Екатерина, подарив мне обворожительную улыбку. – Вы мне рассказать эти истории?
- Конечно, Екатерина Алексеевна, буду рад, позже повеселить и Вас, когда Вы перестанете меня избегать, - сказал я, развернулся и вошел в дом последней перед непосредственно Москвой станции, чтобы там, в тепле обождать смену лошадей.
Невеста стояла некоторое время на месте, видимо, моя реакция ее ошарашила. Но и я был зол на нее. Подарки дарил, цветами осыпал, несколько раз приглашал прогуляться, но постоянные отговорки. Нет, кое-что удалось узнать, Краузе выведала, что мама Екатерины, разлюбезная Иоганна Елизавета советует дочери промариновать меня. Этой великовозрастной дуре кажется, что я стану больше дарить подарков, если меньше буду встречаться с Екатериной. Все! Шабаш! Женят нас и так, никакой фимозы у меня нет, желание близости – есть и не получается даже тренировками либидо ослабить. Великая она Екатерина, или не очень, пока это еще девушка, не столь и начитанная всякими Вольтерами.
Так думал я до первого бала-маскарада, который состоялся аккурат после Пасхи – Праздника Воскресенья Господня. На это мероприятие была приглашена и Екатерина Алексеевна.
Чего я боялся, то и случилось – вечеринка трансвеститов. Что интересно, осуждаемая Европой, как жуткое непотребство, а в России – при дворе мужики в женском. Это же только в варварской России мужчины станут переодеваться в женское платье, а женщины, вообще ужас, - в мужское – те мысли, которые превалировали в умах Просвещенной Европы. Полное попрание европейских ценностей! М-да, знали бы вы!
Однако, важно еще какой смысл вкладывается в процесс переодевания мужчин в женское платье. Можно смотреть на такие маскарады с точки зрения женской натуры Елизаветы, мол, у нее красивые ноги и она их любила демонстрировать. Не лишено логики, у тетушки действительно с ногами все в порядке – ровные, без выпирающих коленок. Но я видел и еще один, более глубокий подтекст. Такой маскарад – это проверка на лояльность. Погрузить человека в стрессовое состояние и послушать, что он говорит, кого винит, насколько раздражен. Елизавета демонстрировала свою самодержавную власть. Ну и ножки, конечно.
Заикнись кто о том, как такие переодевания могут выглядеть в далеком будущем, дуэли было бы не избежать. А сейчас – шутка. Мужчины путаются в фижмах и падают, неумело вымазывают свои лица косметикой, лицедействуют, подражая женским манерам.
Вот и стоят девчонки, стоят в сторонке. Перечислю девчонок: граф Бестужев, граф Чернышов, граф Шувалов, граф Разумовский и ряд иных добропорядочных матрон. Я же не смог одеть все фижму, корсет, женские чулки, а революционно выбрал русский сарафан. Стояла такая симпатичная русская барыня в кокошнике. И что интересно, несмотря на то, что я выделялся на контрасте с другими, мой наряд был
