ловлю кайф от каждого момента. Даже тогда, когда мы ссоримся, когда она дуется и злится. Ромыч меня понимает. Тоха тоже. Когда-нибудь ты это поймёшь.
Я тогда только поржал. Не верил. Не хотел верить в то, что стану от кого-то зависеть настолько.
От одной мысли об этом меня передёргивало. Только я представлял, что кто-то будет постоянно рядом, прикасаться, лезть и контролировать мою жизнь.
А сейчас… Сейчас я готов отдать всё, чтобы спать рядом с Золушкой каждую ночь. Дышать её запахом, видеть, как она просыпается. Подминать под себя и заставлять стоны слетать с её губ. Раз за разом.
И я всё готов отдать, чтобы Золушка лезла в мою жизнь. Пыталась контролировать.
Я не просто этого хочу. Нет. Это необходимо. Жизненно важно.
Я слишком сильно разозлился, когда она сообщила о свадьбе. На неё за то, что она не сопротивляется. За то, что жертвует собой ради отца. Никчемного урода, продавшего её больному уроду.
Я с силой сжал руки вокруг своей малышки. Моей, чёрт побери! Только моей!
Вспомнил, как увидел её и женишка с балкона. Как этот мудак ударил её. Как мотнулась голова Золушки, а она тихо вскрикнула. Я остался на месте лишь по той причине, что понимал — я её подставлю. Мне было плевать, что сделают со мной. Но я здраво оценивал свои силы. Я не дрался, как Тоха. Я мог побить Сашу и, максимум, одного телохранителя. Если бы повезло. Ибо не лохи дом охраняют. Излишней самоуверенностью никогда не страдал. И свои силы умел оценивать.
Меня просто где-то закапали, а нелёгкая жизнь моей Золушки стала бы ещё тяжелее.
Поэтому я сжал кулаки и ждал. Ждал, когда Золушка зайдёт в комнату. Сердце сжалось, когда малышка сползла по двери и несколько раз отчаянно всхлипнула, жмурясь и мотая головой. Она даже не заметила меня. Скользнула на балкон и замерла, а я пошёл следом.
Я понимаю, что всюду готов следовать за ней. Только бы она смотрела на меня так, как все эти дни. В душе. В комнате, когда опустилась передо мной на колени.
Мл*.
Откатился от малышки в сторону и с силой сжал переносицу. Желание нахлынуло с такой силой, что стало дико больно.
Упал на пол, отжался два десятка раз.
Только переведя дыхание и немного успокоившись, вернулся к Золушке на кровать. Снова вжал девчонку в себя с такой силой, что она тихо и жалобно всхлипнула, но не проснулась.
— Прости меня, мудака, — зашептал на маленькой, аккуратное ушко. — Прости, я трус. Я слишком сильно боюсь тебя потерять. Мне мл*ть больно от одной только мысли, что ты совсем скоро станешь чужой. Мне сдохнуть хочется, Вита. Я уже люблю тебя, девочка моя. Уже люблю.
Я горько усмехнулся, понимая, что в лицо этих слов сказать ей не могу. Боюсь. Боюсь снова услышать, что её ждёт жених. Но ещё больше боюсь услышать, что она его любит.
Я лежу рядом с Золушкой до тех пор, пока глаза не начинают слипаться. Нехотя поднимаюсь с кровати и покидаю дом через балкон.
Я просто не выдержу, если Золушка проснётся. Если увижу ей глаза и услышу голос, я просто утащу её. Выкраду. Не позволю выйти замуж.
Казалось бы — хватай, кради и уноси.
Но я понимал остатками мозга, что это будет насилием. Что я пойду против её воли. Против её желания и решения.
А я слишком сильно уважал и ценил эту девчонку.
Мне проще было исчезнуть из жизни Виталины, чем ломать её, как все окружающие её убл*дки.
Я останусь воспоминанием в её памяти, а я… А я просто буду наблюдать со стороны. И ждать… Ждать, когда она решит, что я ей нужен.
До рассвета бесцельно ездил по городу, даже не разбирая дороги. На автомате останавливаясь на светофорах и перед пешеходными переходами.
В мастерскую ехать и ночевать там не было никакого желания. Осознавал, что если зайду в комнату, где лишил невинности Золушку, снова сорвусь к ней. Потому что там всё, каждая вещь будет напоминать о ней.
А я обязан дать ей право выбора. Я не имею никакого права давить. Золушка сама придёт, если захочет. Сама позовёт, если будет нужно. Я просто буду ждать. Ждать столько, насколько хватит сил. А потом пойду по головам. Убью, если будет нужно, но сделаю Золушку свободной.
Нехотя направился в хату родителей, уже заранее зная, что меня ждёт. Уже чувствуя разливающуюся во рту горечь и отвращение. Я отправился в свой личный, непрекращающийся Ад.
Глава 15
Глеб
Открыл дверь квартиры, уже на лестничной клетке почувствовал омерзительный запах перегара и мочи. Прикрыл глаза, выдохнул сипло и набрал в грудь воздуха. Вошёл в квартиру, тут же увидел отца, развалившегося у стены в коридоре и громко храпящего. В бессильной злобе пнул его по ноге. Скривился, увидев лужу под ним.
Разуваться не стал, прошёл в комнату родителей. Мать развалилась на кровати. Накинул на неё одеяло и замер, разглядывая опухшее до неузнаваемости лицо. Потёр лицо ладонями, до какого-то возраста я надеялся, что родители бросят. Что отец найдёт нормальную работу, я перестану ходить в обносках.
Вспомнил, как четырнадцать лет назад, получив десяток оплеух и сильный пинок под зад, от которого казалось весь позвоночник ссыпался в трусы, сбежал из дома. Бесцельно бродил по дворам, рукавом вытирая слёзы и сопли, желая исчезнуть из мира. Загадывая в очередной, в сотый раз, перестать быть «ошибкой».
Я услышал рёв двигателя и замер, прислушиваясь. Мне всегда нравились машины, поэтому пошёл на звук. И замер с открытым ртом, смотря на блестящую, невероятно красивую машину.
— Здравствуй, малыш, — темноволосый бородатый мужчина присел передо мной на корточки, чтобы наши лица оказались на одном уровне. — Ты что здесь делаешь? Где твои родители?
—Я… — я говорил плохо и невнятно, что часто становилось причиной побоев со стороны родителей. Я не выговаривал букву «р», плохо произносил шипящие. — Такая клавсивая, — я пальцем ткнул в машину.
— Хочешь посмотреть? — мужчина ласково улыбнулся.
Я закивал. Он поманил меня вглубь помещения. Посадил на низкий табурет и стал рассказывать о том, что делает. А после повёл меня к себе домой, где сытно накормил. Накормил так, как я в жизни не ел. До сих пор помню вкус той еды. Гороховый суп и пирожки с луком и зеленью. От жадности я тогда съел слишком много. Но дед Рома
