пуста. <…> Всё это даёт основание утверждать, что аскетические течения христианства дали любви психическую ценность, которой ей никогда не могла дать языческая древность. Наивысшего значения любовь достигла у аскетических монахов, вся жизнь которых была наполнена почти исключительно борьбой с либидиозными искушениями»[147].
То, что препятствия усиливают желание, верно для всех видов желания. То, что это имеет место в случае эротического желания, есть лишь проявление в частном случае общего закона. Не будет счастлив тот паша или султан, в гареме которого будут собраны все красавицы мира. Монах, в келью которого случайно забредёт женщина, будет счастливее, – но он непременно осенит себя крестным знамением, чтобы прогнать видение, в котором он не сразу распознает женщину. Христианство предоставляет для либидо лишь один выход – в браке, но и брак обставляется всевозможными условностями и ограничениями, которые заставляют чувствовать себя виноватыми за своё желание даже супругов.
Ныне идеал девственности и воздержания обесценен. Обесценена и идеальная любовь – нет больше рыцарской платонической любви. Само понятие «платоническая любовь» выходит из употребления. Выходит из употребления и слово «любовь» в его прежнем значении. Христианство строгостью своих запретов способствовало установлению особой ауры вокруг этого слова. Любовное желание утаивалось и хоронилось в самой глубине души. Нет больше тайны, и нечего утаивать. Стыдливость и сдержанность уступили место открытым, публичным проявлениям чувств. Удовлетворённая плоть не бунтует и не ищет выходов для себя. Но как прекрасен и многозначен мог быть этот бунт, побуждавший на дерзкие и необычные поступки, требовавшие высшего напряжения духовных и физических сил!
Ныне всё дозволено, и следствия этого очевидны: чем больше дозволено, тем меньшего желают. Человек уже должен желать желать. Такого желания в прежней истории отношений полов не было никогда. Понятие «умерщвление плоти», пришедшее с монашеством, стало бессмысленным: плоть умерщвлена. То, что не могло быть побеждено запретами, побеждено позволениями. То волнение, которое тщательно скрывалось и проявляло себя лишь в горячих взглядах и будто бы «случайных» прикосновениях, больше неведомо любящим. Иго плоти в совокупности с христианской строгостью было мучительно, но как скучна свободная любовь! Культ девства придавал близости между полами ту волнующую желанность, которая исчезла вместе с этим культом. Плод, переставший быть запретным, не манит. Природе удовольствия и удовлетворённости враждебны запреты, но ей враждебна и вседозволенность. С этим злом – вседозволенностью – человек в таких масштабах сталкивается впервые, и непонятно, как бороться с ним. Зло должно возникать помимо воли, чтобы возможна была борьба с ним, но в данном случае зло было выбрано добровольно.
Любовь стала иной. Нет больше долгих ожиданий встреч, нет томлений и воздыханий, современная техника связи делает почти ненужными свидания. Объятия и прикосновения другого хотя при этом недоступны, но доступно слово другого и его облик – каждую минуту, каждый миг. Нет больше мучительно тянущихся дней, когда ждут заветного конверта, как подарка с неба. Нет драгоценных листков бумаги, украшенных старательно выведенными вензелями, – клавиши смартфонов и айфонов сменили гусиные и стальные перья. И кто ещё с едва сдерживаемым волнением вскрывает долгожданный конверт, источающий дурманящий аромат знакомых духов?! Таковы реалии. Кому ещё ведома подлинная любовь со всей тонкой гаммой её оттенков? Выше этой любви с её иными биениями сердца, иными вздохами и слезами нет ничего. Такой любви больше нет.
XX. Таинство брака
Рождение и смерть – два главных события в жизни человека. Неудивительно, что оба события являются предметом многочисленных религиозных культов и обрядов. Третье по значению событие – соединение с другим полом для продолжения рода. Бог не сделал для человека приятным его рождение, чтобы «побудить» его родиться, и не сделал для него приятной смерть, чтобы «побудить» его умереть. В обоих случаях он сам заботится о нужном ему результате. Соединение с другим полом он сделал приятным, тем самым переложив обязанность продолжения рода «человек» на самого человека. Это одна из немногих обязанностей, вытекающих для человека из его природы, принуждать к выполнению которой его не нужно.
Полообщение не придумано человеком, но брак придуман им. Продолжение рода имело бы место и без брака, но невозможна без брака семья – важнейшая клеточка общественного организма. Сам акт заключения брака – в силу его важности для обоих полов – окружается особой аурой как центральное событие жизни. Рождение было бы событием банальным, если бы оно не увязывалось в сознании с понятием чуда и не мыслилось как проявление воли Высшего существа, как величайший акт творения разумной жизни, в котором человеку дозволено участвовать. Так же банален, более того, унизителен для человека уход из жизни, если при этом нет помышления уходящего и окружающих о тайне его будущего бытия и о Том, кто причина смерти, этого самого страшного чуда, какое дано каждому познать в жизни. И так же является обыденным событием брачный союз, заключаемый по причине стремления двух душ друг к другу, если этот союз не освящается помышлением о его высшем смысле и о Том, кто причина всего.
Стать мужем или женой в результате только гражданского акта регистрации брака для христианина немыслимо. Акт заключения брака при этом лишь формально фиксируется. Чем отличается этот акт, кроме разве его большей практической значимости, от заключения любого другого договора, финансового или юридического? Поэтому есть глубокий смысл и оправданность в стремлении участвующих сторон придать своему брачному союзу через его освящение церковью высокий, особый, праздничный, таинственный смысл. Отсюда и понятие таинство брака. Хранение венчальных свечей и захоронение их позже в могиле последнего из умерших супругов – обряд, исполненный высочайшего пиетизма, как и обряд венчания. Но равный религиозный смысл акту заключения брака придаётся всяким брачным обрядом во всякой религии. Перед Богом все религии равны, и равны все женихи и невесты, даже в полигамных браках.
Для христианства в таком случае встаёт вопрос, в чём суть и смысл брака, заключаемого по-христиански. Христианский обряд бракосочетания складывался в ходе многовековой истории. Он придуман человеком, и, если бы было невозможно внутреннее чувство, придающее этому обряду характер таинства, связывающего двух вступающих в брачный союз с Третьим, покровительственно относящимся к этому союзу, не было бы смысла в этом обряде. Христианство в данном случае оказывается перед особой проблемой, перед которой не оказываются другие религии, – перед проблемой оправдания брака. Зачем брак, если Христом и апостолом Павлом рекомендовано девство! Апостол видит высокое назначение девства, но не видит высокого назначения брака. Напротив, брак для него имеет значение второстепенное: цель брака – предотвращение блуда. Если не могут два человека удержаться от
