всех! А потом, кто мне тут говорит о предательстве России? Человек, впустивший в Архангельск англичан с французами?
Максим на секунду замер, и Маруся не дала ему ответить, продолжила уже почти орать:
— Большевики способны вывести страну из кризиса, в который вогнали ее другие партии! Кровавую империалистическую войну надо завершить любой ценой, потому что трудящиеся не должны убивать друг друга за интересы капитала! Большевики реально смотрят на вещи, решают вопросы делом, а не демагогией! За большевиками пойдут массы, потому что те говорят с ними на их языке! А помнишь, кто меня в этом убеждал? Или это ты тоже так удобно и своевременно забыл?
Максим вздохнул. Ну что за наследство ему досталось… И главное, он-то в курсе, насколько большевики опасны и лживы, вот только как это объяснить, не апеллируя к послезнанию…
Сейчас важнее сделать то, что на управленческих курсах называли «валидацией негатива».
— Маруся, пожалуйста, успокойся, — сказал он как можно мягче. — Понимаю, ты злишься. И ты имеешь на это полное право. То, как обращались с тобой в тюрьме, это чудовищно. Важно это для тебя или нет, но теперь мы решительно пресекаем подобные практики. И я, мы с тобой… это сложно, Маруся. Ты чувствуешь себя обманутой, использованной и преданной. И ты в своем праве. Но я ведь знаю, что ты очень умна. Со временем ты разберешься в том, что происходит, и сделаешь собственные выводы. Давай вот как поступим. Я буду передавать тебе газеты, местные и центральные… мы их получаем, пусть и с опозданием. Важно, чтобы ты сама во всем разобралась. И я постараюсь как можно скорее вернуть тебе свободу. Пока оставайся здесь, чтобы я мог тебя защитить.
— Да пошел ты… — выдохнула Маруся, глядя в землю.
Прежней ярости в ее голосе уже не было.
Глава 10
Вы не понимаете духа времени
Сентябрь 1918 года
Выйдя из госпиталя, Максим рефлекторно потянулся к нагрудному карману, чтобы достать смартфон. Выругался про себя — когда же уйдут эти привычки из его прошлого, которое вдруг стало далеким будущим? Глянул на наручные часы. Эту «Омегу» не то чтобы подарил, скорее просто выдал ему Гуковский: «Не благодарите, товарищ Ростиславцев, это же мне нужно, чтобы вы приходили вовремя». Четверть девятого. Можно с чистой совестью идти к себе, хотя обычно он дольше засиживался на работе — здесь говорили «на службе». Дел хватало и сегодня, но сколько можно рвать жилы… Как учили на тренингах по профилактике выгорания, работа без отдыха все равно что «я так стремлюсь уехать как можно дальше, что мне некогда заправить машину». Пойти сейчас домой, похлебать не совсем еще остывший ужин и завалиться на койку с глупеньким шпионским боевиком в мятой обложке. Да, в книжных лавках здесь то, что потом стало классикой, пылилось в дальнем углу, а прилавки возле входа были завалены примерно тем же, что и в двадцать первом веке — любовными романами, детективами и боевиками. Так что Максим разжился парочкой томиков, чтобы разгружать голову перед сном, раз уж поскроллить соцсети тут нельзя.
Предвкушая не до конца остывшую уху, Максим направился к дому, но… замер на полушаге. Он ведь так и не завизировал сегодняшние списки на досудебное освобождение — комиссия слишком долго их готовила, вот он и не дождался. Можно, конечно, подмахнуть их и утром, но тогда арестованных продержат взаперти почти на сутки дольше — тюремная машина неповоротлива. Невиновные люди, запертые в сырых переполненных камерах… Нет, положительно так нельзя. Вздохнув, Максим повернулся на каблуках и потащился назад на службу.
В коридоре он встретил Чайковского в халате и поспешно отвел взгляд, чтобы не видеть бледные стариковские ноги. Черт бы побрал эту их манеру жить прямо на рабочем месте… коммуна, едрить ее налево! Гуковский работал в кабинете управления юстиции — по счастью, никакого дезабилье, пиджак застегнут на все пуговицы, воротник-стойка безупречно накрахмален.
— Товарищ Ростиславцев, посмотрите-ка процедуру утверждения присяжных, — сказал Гуковский. — Как полагаете, это будет работать? Она завтра уже должна вступить в действие, десятки людей ждут суда…
Максим с тоской подумал про суп, дожидающийся его на печке. Зря он хотя бы чаю не выпил с симпатичной рыжей сестричкой. За весь день только краюху хлеба и успел проглотить на бегу. Московскому менеджеру трудно было к этому привыкнуть, но просто кислый ржаной хлеб без ничего здесь считался полноценной едой, а пшеничная булка с хрустящей корочкой — и вовсе роскошью.
Однако промедление недопустимо, суд присяжных должен приступить к работе как можно скорее… Гуковский просек сильные стороны своего помощника и всегда давал ему на вычитку проекты различных процедур. Максим сразу видел проблемные моменты — например, этапы, на которых попросту ничего не произойдет, потому что не проставлены сроки или за исполнение не отвечает никто.
Из-за тонкой стенки доносились голоса, иногда смех — там находилось помещение, которое члены ВУСО использовали как общую гостиную. Максима шум сперва раздражал, потом он погрузился в работу и перестал обращать внимание. Гуковский шуршал бумагами напротив. За окном, выходящим на задний двор, совершенно стемнело — в сентябре наконец начались нормальные человеческие ночи.
Ближе к полуночи гомон за стеной утих — министры улеглись спать. Однако не успел Максим порадоваться тишине, резко стукнула входная дверь. Тонкая стенка дрогнула. Следом послышался топот ног, лязг оружия и неразборчивые команды. Максим вскочил, рука сама легла на рукоять нагана. Нападение большевиков? Красные в городе?
Гуковский приложил палец к губам.
— Подъем, господа! — Максим с изумлением узнал голос Чаплина. — Немедленно собирайтесь.
— Что такое? — чей-то хриплый спросонья голос. — На нас напали?
— Вы арестованы. За саботаж управления вверенной вам областью.
Максим не мог видеть лица Чаплина, но по голосу понял, что сейчас он презрительно кривит нижнюю губу.
— На каком основании?
— По законам военного времени.
Раздался шум — кажется, упало что-то из мебели… Судя по шагам, захватчиков человек семь… скорее десять. Максим крепче сжал рукоять нагана. Побледневший Гуковский помотал головой.
— Вы не имеете права! — возмущенный голос Чайковского. — Мы неприкосновенны! Мы — действующие члены всенародно избранного Учредительного Собрания!
— Шайка социалистов, вот вы кто! — Чаплин явно потерял самообладание. — Только тем и отличаетесь от большевиков, что не понимаете духа времени! Вы ни на что не способны! Вами недовольны все — командование, союзники, промышленники, коммерсанты, да даже и простое население!
