Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
достаточно, — заключил он, о-о-очень осторожно захлопывая за собой дверь.
Водку они допили в подъезде соседнего дома, всё это время обсуждая эту ситуацию и предлагая всевозможные варианты ее разрешения.
— А вдруг… проснется, увидит… Она же грозилась картины мои сжечь! — ошалело воскликнул Сингапур.
— Ты не шутишь?
— Какие тут шутки!
— Тогда пошли — пока не поздно!
— Поздно, — сурово остановил его Сингапур. — У тебя, кстати, деньги есть?
— Да, — кивнул Данил.
— Пусть жгёт.
— Да ты чего?
— А… все равно, — махнул он. — Будь что будет. Пусть жгёт, — он вдруг насупился, слезы выступили, покраснев, он пробурчал, сглотнув; — Раз так — пусть всё жгёт. Всё. Дрянь я художник. Пусть…
— Перестань, — устыдил его Данил.
— Нет — я дрянь, дрянь — художник. И картины мои дрянь, и… пошли в какую-нибудь забегаловку, где из старого магнитофона поет какой-нибудь Наговицкий, а за буфетом стоит усталая тетя Зина, продает, разбавленную водой водку и прокисший оливье, где за столиками сидят мужики, пьют эту водку, закусывают оливье, слушают Ноговицкого и… Пошли, Данилка… потоскуем.
— Пошли, — обняв его, растроганно согласился Данил, — потоскуем.
Они подходили к забегаловке; возле входа, уперевшись рукой в стену, нетвердо стояла старуха, казалось, она была пьяненькая и плакала. Двое суровых мужиков утешали ее.
— Во блин, — кивнул Сингапур, — вся Россия спилась. Даже старухи, и те… — он, в сердцах, махнул. — Подожди, сколько у тебя денег-то… хватит нам?
— Да хватит, — ответил Данил, сам расстроенный видом пьяненькой старухи.
— Ты уверен?
— Что же ты такой параноик, — Данил достал деньги, — вот, смотри, — он показал несколько купюр, в основном десятки и полтинники. — Хватит. — Сингапур стал пересчитывать, Данил пересчитывал вместе с ним. Увлеченные, не глядя, вошли они в двери закусочной. Непривычно тихо. Ни музыки, ни пьяных возгласов. Как один они подняли головы.
Столики были сдвинуты в ряд и за длинным столом, сидели люди. Молча, в суровом негодовании смотрели они на двух молодых людей, с деньгами, вставшими в дверях.
Справляли поминки.
— Здрасте, — сказал Данил.
— Извините, — сказал Сингапур.
Продавщица за прилавком, сделала им нетерпеливый жест — идите отсюда. Парни вышли из закусочной.
— Ой, сыночек мой, ой соколик! — тихо плакала у входа старуха.
— Ну, это… — утешали ее мужики. — Ну, ты… это, перестань.
Парни скоро зашагали прочь.
— Что ж нам так везет сегодня, — произнес Сингапур.
— Как никогда, — согласился Данил.
— Впервые вижу поминки — в забегаловке, — удивился Сингапур. — Обычно же дома, как положено. Бабушка вот моя… Мне сон сегодня приснился, — лицо его изменилось. — Бабушка покойница приснилась.
— Звала?
— Нет, я за ней рвался.
— Не к добру это.
— Знаю. Предупредила она меня. Она точно как чувствовала. Просто так они ведь не являются.
— Это точно.
— Пойти, что ли на кладбище сходить, проведать ее?
— И помянуть, — согласился Данил.
Они уверенно зашагали к автобусной остановке.
— А говорил, что атеист, — напомнил ему Данил. — Я это не для того, что бы тебя обидеть. Просто, ты же часто говорил — что ты атеист. А видишь как — и атеистам души умерших являются — и предупреждают.
— И правильно. А то, что атеист — не отказываюсь, — ответил Сингапур.
— Странно, — заметил Данил.
— Ничего странного, — Сингапур закурил, — мой атеизм сводится к отрицанию Бога как такового — и только. А потусторонний мир я не отрицаю и душу признаю, и не вижу в этом ничего противоречивого. Не хочу я Бога признавать и церковь не хочу признавать. И атеизм мой… — он задумался, продолжал все напряженнее, точно подбирая нужные слова. — Весь это материализм… Убогий он какой-то. Страха в нем детского еще больше, чем в слепой вере. Но в слепой вере, этот страх подавляется обещанием Царствия Небесного. Поверишь в это царствие, пусть и на слово, и легче как-то, все есть надежда. А в материализме и надежды нет. Прах к праху. Какая уж тут надежда. А я всего лишь Бога отрицаю. Ведь, не известно, кто первый: курица или яйцо — я Бога выдумал или Бог меня создал? И кстати, те, кто в Бога верят, сами того не подозревая, меня же в моей Бога отрицающей вере и укрепляют. Что вы говорите? — он в самые глаза Данилу заглянул. — Говорите, что душа вечна. Всё — этого достаточно, чтобы Бога отрицать. Вечное не имеет ни начала, ни конца. Ведь не может быть вечность наполовину: начало есть, а конца нет? Подожди Данил, — остановил он оскорбленного в своих чувствах и готового возразить Данила, — подожди. Я вот что сейчас тебе расскажу. В прошлом году я попал в больницу с пневмонией. Ничего особенного, провалялся месяц… как-то… Это случилось где-то за неделю до выписки. Впрочем, это все неважно… Лениво мне было подниматься пешком на пятый этаж, я решил лифтом воспользоваться. Такой большой грузовой лифт. Вошел в него, нажал кнопку пятого этажа… А эта зараза… чего-то там перемкнуло, опустил меня аж в подвал и вырубился. Буквально — застрял и свет погас. Темнота абсолютная. Жму кнопки — все подряд — результат ноль. Сначала так — раздражение лишь… Но я ведь даже время не могу проследить: сколько прошло: час? два? а, может, минут сорок или того меньше. Как можно почувствовать время, когда не чувствуешь даже стен на расстоянии вытянутой руки? Пустота. Небытие. Вечность. Только мысли. Ладно бы что-то видел, чувствовал… но темнота… Страшно. Что бы совсем не рехнуться, я стену лифта ладонями нащупал. Полегчало. Не вру, правда, очень полегчало, я чувствовал. Стены, пол под ногами. Это уже не пустота, не вечность, не небытие. Мысли уже легче потекли. Но все равно, о чем бы я ни думал, я всегда возвращался к одному — когда меня вытащат — когда обо мне вспомнят. Когда вспомнят — обо мне. О чем бы я ни думал, я неизменно возвращался к этим мыслям. А под конец уже и думать о другом перестал. Но все-таки были стены и пол. А если бы… вообще — только одни мысли. Точнее, только одна мысль — когда обо мне вспомнят? Жутко. И никаких физических страданий: ни жажды, ни голода — не было этого ничего. Все было в порядке, если бы не эта пустота… Обо мне вспомнили, меня вытащили из лифта; и пробыл я там, всего лишь, с полчаса… Вот и бабушка моя. Она ведь тоже, просит, чтобы ее вспомнили… Но умрет моя мать, умру я… И кто вспомнит тогда о моей бабушке? Ответ прост — никто. Небытие. И мысли, — он замолчал. Они так прошли две остановки, совсем не заметив этого, точно забыв, куда они шли, зачем. Данил слушал
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
