Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
Цепкие руки схватили за штаны, за драную гуньку… брызги столбом до самого облокотника!
Посмеявшись, кувыки двинулись дальше.
– Что не жить, когда в жменьке звенить.
– Будем так-то собирать, купим тебе, Клыпа, новый башмак…
– Мне?
– Тебе дёшево, потому что пары не надо.
– В крепких башмаках гулять, люди миловать перестанут.
– А мы не милости просим. Мы гудим-играем, люди нас за то награждают.
– Раньше тоже гудили…
– Раньше мы жалость людскую на себя обращали. А теперь торжане теснятся, слушать хотят.
– Никто таких песен не слагает, как Хшхерше!
Ломаный мостик прозвался так оттого, что сопряг две улицы не в створ, а с заметным изломом. Каменный перебор, годный под ряжи, нашёлся лишь далеко в стороне. Жители Лобка утверждали: Ойдриг всыпал нерадивым мостникам кнутов от души. Показывали даже место, где пороли строителей. Рыбаки из Оток грозили наветчикам кулаками. Их послушать, Ойдриг сам указал отмель: «Здесь ставить велю. Зане – лепота!»
В годовые праздники давний спор вспыхивал наново. купцы и лодочники встречались на Ломаном и махали потесями, выходя кут на кут. В вёдрые дни отсюда любовались Торжным островом, гребнистыми теремами дворца. С Ойдригова Опина вид был прямее и краше, но там всегда пронизывал ветер, а Ломаный хоронился в заветерье.
Кувыки любили останавливаться на рукотворной площадке, где смыкались локти моста. Задержались и теперь. Присели, вытащили снедный добыток, бурачок пива.
– Не пойму вот, как люди опричь Шегардая живут? – отламывая кусок расстегая, задумался Бугорок. У него, обделённого шеей, голова сидела прямо в плечах, вздёрнутых словно бы вечным недоумением. Горбун смотрел вдаль, где плясали, рвались на ветру хвосты холода, падавшего извне. Меж ними гордо высились деревянные башенки, увенчанные жестяными махавками. Лепота! – Торгованов послушать, за стенами тьмущая темень, а вздумаешь отцедить, как есть ледышки обронишь.
– Отколь же сами торгованы являются? – фыркнул рассудительный Клыпа. – И тьма им не тьма, и ледышками никого не распёрло. Товары привозят, значит живут.
– Живут, болотник жуют. – Хшхерше вытянул за хвост вяленую шемаю, зубами разорвал вдоль. – Чтоб я от батюшки седого Воркуна добра искать отбежал!
– А и незачем оно тебе, отбегать. Ввадимся собирать, как сегодня, ещё женим тебя.
– А следом Некшу. Молодые вы у нас.
– Что примолк, Некша?
– А не ешь почто?
Слепец, чья стать позволяла ему черёдничать с водоносами, сидел, обхватив руками колено. Хмурил светлые брови.
– Парнишку не утопили хоть? – спросил наконец.
– Которого?
– Ну того. Докучного.
– Парнишку?
– Такого не знаем, видали коржавище сивое…
Некша отмахнулся. Он знал лучше.
– Я не слышал, чтобы барахтался. Всплыл ли?
Хшхерше отхлебнул пива.
– Да кто его хватится, кощея заплёванного.
– Экий ты смелый! А хозяин спрашивать придёт?
Некша расцепил пальцы, собрался вставать:
– Вернуться надо бы.
– Тебе гребтится, – озлился Хшхерше, – ты и ступай, а нам незачем.
– И пойду. Послушаю, людей расспрошу.
– Да вынырнул он! Под мост уплыл!
Некоторое время трапезничали молча. С Воркуна пахло водорослями, простором, свободой. Ветер нёс пелены тумана, то пряча, то открывая заросли Дикого Кута.
– Зря тын воздвигли, – сказал Бугорок. – Кругом дворца.
– И что?
– Мстит любоваться.
– При Ойдриге не огораживались.
– При Эдарге черта была положена, докуда торг, вот и всё.
– Теперь по-новому будет.
Славный Ойдриг, объявший островные вольки каменными стенами, возведением внутренней твердыни не озаботился. Поставил на Торжном красные палаты для милой царевны, ради коей, как говорили, всё Левобережье взято было на щит… Срединного оплота в Шегардае не было до сих пор, да и не надобился. Никакие враги под стенами с оружием так и не встали.
– Державец, говорят, присоветовал.
– Он моранич ведь, с воинского пути?
– Смыслит, верно.
– Поди, наслушались про неустройства наши после Беды… – рассудил Клыпа.
– Да кто сейчас прибежит в ворота ломиться? Народишку в губе, почитай, совсем не осталось.
– Опять ты, желанный, про тьму тьмущую. А кто саночками Привоз-остров заполонил и на торгу юрит, инно мостовой не видать?
Некша в споры не лез. Тёр лоб, трудно думал о чём-то.
Дрянной кощей по прозвищу Мгла в самом деле вынырнул под мостом. В былое время он хорошо плавал, а под водой пересидел бы любого здешнего рыбака. Беда только, стрельные раны заживают небыстро, непросто. В груди натягивалось, болело, грозило рассесться.
Зато вода, против ожидания, оказалась вовсе не ледяная. Где-то вблизи точился тёплый кипун. Глиняный мост, нёсший улицу, был широкий, с низкими сводами, подмостье напоминало каменную пещеру. В нескольких саженях по ту сторону дрожало пятнышко света. Там, впереди, ворга сулила укромный куток. Можно выбраться на берег, отжать рубаху и гуньку. Мгла поплыл к манящему пятнышку. Ждал боли из порванного беложилья, но в воде руки были легки. Загребали мерно, послушно… казались сильными…
В гулкой каменной дудке играли, отдавались голоса и звуки с моста. Мгла отчётливо слышал, как, уходя, шутили и переругивались кувыки. Вот явился на смену бойкий оклик разносчика, предлагавшего лакомые обварёнки.
А потом…
– Как думаешь, легла уже девка? Или всё бирюльки ворочает?
– Должна лечь. Я по замышлению жало пустил. Как Лихарь… как учитель показывал.
От этих голосов вода под пловцом мало не расступилась. Такова была причуда узкой трубы, вместившей звуковые дрожания. Казалось, два старых знакомца беседовали прямо над ухом. Тело вмиг наполнилось болью, начиная с вылущенных суставов. Разуму понадобилось мгновение, чтобы всё поставить на место. Тихо выдохнув, Мгла завис в воде под серединой моста. Стал слушать. Это он по-прежнему умел лучше всех.
– Где, говоришь, мы ещё не были?
– В «Зелёном пыже».
– Спросим кого или крепко начертание помнишь? А чешуйки остались ещё?
И опять всё про пиво, про какую-то девку. Постепенно голоса отдалились, став неразличимыми. Когда снаружи остался лишь уличный гомон, колёсный скрип, птичий крик, Мгла поплыл дальше на свет.
Шегардай изначала стоял на островах, гляделся в проливы. Не каждый двор хвалился телегой или санями, но лодки были у всех. Когда земные корчи, вызванные Бедой, возмутили Воркун солёными кипунами, горожане сразу распознали опасность. Небо ещё кровоточило огнём, а в воду уже сыпались камни. Морской Хозяин веками пестовал Шегардай. Пришёл черёд людям спасать морцо, не дать превратиться в безжизненную ржавую лужу. И ведь отстояли, добротно разгородив островняк. Даже в матёром плёсе умудрились сделать заплоты – и с тех пор сохраняли неукоснительно. Оттого в Шегардае были замкнутые ворги, где стоял густой пар и трудились на шатких мостках черпальщики, мокрые, полуголые. На задворках пузырились неведомой жизнью буро-зелёные шмарники. Там поглощались все городские отходы… по слухам – даже иные человеческие тела.
И были прозрачные заводи с каменными ступенями до самой воды. Со ступеней благочестиво крошили жертвенный хлеб, а из глубин людям отвечали радужные
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
