сейчас я проворно вскинулась, нарвалась на закованную в железный доспех руку и лишь после этого сообразила, где нахожусь и что происходит.
— Тихо, тихо, касатка, — с лёгкой усмешкой прогудел Ангус, крепко удерживая меня за плечо. — Ишь, подхватилась, словно невеста к алтарю. Я тебе поесть принёс, на-ко вот.
— Спасибо, — я жадно втянула запах тёплого хлеба и бульона, покрытого тонкой плёнкой жира. С самого своего ареста я не ела ничего подобного, другие стражники с ведьмой не церемонились, ни единого мига не сомневаясь в моей виновности. — Угоститесь со мной?
Стражник добродушно заклёкотал-засмеялся, рукой махнул:
— Чай, не до последней корки дожил, чтобы у арестантки подъедаться. Ешь, касатка, ешь, набирайся сил, они тебе ещё пригодятся. Как всё подчистишь, посуду на лавке оставь, я попозжа заберу. Ну, будь здорова.
Ангус ушёл, не слушая моих сбивчивых, невнятных из-за набитого рта благодарностей. Я едва ли не в три подхода выхлебала бульон, подчистила миску остатками хлеба (и когда он только закончился, вроде бы целый ломоть был?) и запила всё чистейшей родниковой водой. От сытости, тепла и такой неожиданной, а потому особенно приятной дружеской поддержки меня разморило. Я поставила миску и кружку на лавку и опять опустилась на грубое ложе, которое сейчас мне казалась мягче всех пуховых перин. Конечно, днём спать — занятие глупое, но что мне ещё делать? Сетовать на судьбу и жалеть об упущенных возможностях? Нет уж, не сегодня. Я прикрыла глаза, медленно опускаясь в липкие, сладкие тенёта сна.
Не знаю, сколько я проспала, но дивные видения, такие упоительные и занимательные вначале, постепенно стали меня настораживать. Что-то было не так. Я попыталась проснуться, но веки словно были склеены и категорически не желали раскрываться, тело было вялым и расслабленным. Я попыталась встряхнуться и не смогла, да что там, даже мысли текли вяло, словно увязшие в варенье мухи. Ужасающая догадка пронзила мне мозг, от страха, окатившего меня липким потом, я даже глаза распахнула и сесть смогла. Забудь-трава! Эти дивные грёзы и безграничное умиротворение и довольство всем — результат её действия! Меня отравили, но зачем, кому это нужно? Я попыталась сползти на пол, но не смогла, ноги были словно чужие и приказов головы не слушались. Хуже того, с каждой секундой мне становилось всё тяжелее сидеть, тело клонилось назад, словно кто-то невидимый толкал меня в грудь, ещё и шептал умиротворяюще, что поводов для беспокойства нет, всё прекрасно, просто отлично, не стоит волноваться, можно просто лечь и расслабиться. Я отчаянно сопротивлялась дурману забудь-травы, но противостоять ей было нелёгкой задачей и для полной сил чародейки, что уж говорить про изрядно истощённую.
— Тобиас! На помощь! — отчаянно возопила, а на самом деле лишь слабо прошелестела я и упала, безвольно раскинув руки.
Беспамятство, лишающее воли и воспоминаний, окружило меня, какое-то время я ещё барахталась, а потом обессиленная сдалась. В конце концов, разве я не мечтала забыть обо всём на свете? Разве покой и тишина хуже вечной боли и суетных метаний? Серые со стальным отливом глаза сверкнули передо мной, чёткого рисунка губы что-то настойчиво шептали, не давая мне расслабиться и раствориться в бледном ничто. Я уже не понимала, зачем, но твёрдо знала, что мне нужно вспомнить имя этого сероглазого мужчины с резковатыми чертами лица.
— Тоби, — хрипло выдохнула я и тут же мне в рот полилась какая-то невероятная дрянь, словно из гнилых мышей пополам с мухоморами сваренная.
Я отчаянно отбивалась, вертелась, всеми силами пытаясь избавиться от невероятной гадости, и с каждым моим рывком чувствовала, как проясняется в голове, как всё послушней становятся руки и ноги, как растворяется, уходит такое пугающее теперь небытие. Мне снова хотелось жить и нормально дышать, хоть голова и была пустой и звонкой, словно новый барабан.
— Хвала свету, — негромко, с заметной усталой дрожью произнёс над моим ухом голос, который я без труда узнала бы и из миллиона других.
Воспоминания яркими вспышками стали разворачиваться перед моим внутренним взором, каждый раз заставляя вздрагивать и хвататься за голову. Ой, как же это всё-таки больно: вспоминать! Я сжала ладонями пульсирующую от боли голову и вяло поморщилась, услышав менторский тон Тобиаса:
— Это тебе наука на будущее, чтобы всякую дрянь в рот не пихала. Это же надо было додуматься забудь-травы наесться! И где ты её только раздобыла, горе моё?
Хороший вопрос, правильный такой. Только вот ответа у меня на него нет. У меня вообще многие воспоминания ещё не вернулись, я помню лишь то, что связано с Тобиасом. Проклятая забудь-трава, даже тут нагадить ухитрилась!
Я попыталась осторожно отодвинуться от инквизитора, но тут выяснилось, что двигаться мне некуда, потому как я сижу у него на коленях, и одной рукой меня крепко удерживают от падения с этих самых коленей. И то, что сидеть мне не очень удобно, ясно указывает на то, что движет господином Тобиасом не только желание помочь страждущей, но и менее возвышенные чувства. А проклятие-то по-прежнему в силе…
— Пусти! — я отчаянно рванулась, забилась, словно птица в клетке. — Немедленно отпусти меня и никогда больше не трогай!
Серые глаза полыхнули так, что им даже самая яркая молния позавидовала бы, губы инквизитора сжались, превратившись в тонкую линию, но вместо того, чтобы отпустить, меня лишь крепче прижали, стиснув так, что я собственными рёбрами все пуговицы на камзоле пересчитала.
— Не отпущу.
Да кто бы сомневался, Тоби, поди, и родами поперёк шёл!
— Не отпущу, пока ты не расскажешь мне всю правду.
Рассказать о проклятии или нет? Тобиас, в отличие от его слуги, полуправдой ограничиваться не станет, непременно подробностей потребует и деталей вплоть до самых мелких. Может, сказать, что я ничего не помню? Я опасливо покосилась на Тобиаса, заметила непреклонный блеск в его глазах и огорчённо поникла. Нет, такой отговоркой от него не отвязаться, господин инквизитор настроен весьма серьёзно. Ну, что ж, как говорила моя бабушка, если вы залезли в улей к лесным пчёлам, стоит ли огорчаться, что они вас покусали? Я глубоко вздохнула, виски потёрла, а затем быстрой скороговоркой выпалила, что меня прокляли, и тот, кто возжелает меня, рассыплется прахом. Думаете, Тобиаса это испугало, и он поспешил ссадить меня с колен? Как бы ни так! Вместо того чтобы
