Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Ульча стерпел унижение. Но когда ростовский жиган, бывший королем в бараке, сдернул бурята с нар и повелел ночевать на полу, Ульча возмутился:
– Я не собака, внизу совсем замерзну…
Осенние ночи на берегах Игарки холодные, а лагерь только обустраивался. Полом в продуваемом ветрами зэковском жилище была утоптанная ногами земля, окаменевшая от ранних заморозков.
Жиган свистнул свою стаю урок, терроризировавших обитателей барака – городских доходяг и забитых крестьян.
Поигрывая бицепсами, сияя золотой фиксой – предметом его особой гордости, – он процедил:
– Скокнул со шконки, нацмен косоглазый. Щас я эту макаку уделаю! – Жиган держал авторитет перед братвой.
Для пущей важности ростовский вор достал из голенища сапога самодельный нож – заточенный железный шкворень.
Ульча воровскую феню не понимал и вскарабкался обратно на нары.
Соседи Ульчи, позабивавшись по углам, зыркали из темноты глазами. Крестьяне осеняли себя крестным знамением, доходяги-интеллигенты бессильно сжимали кулаки. Но никто не решался заступиться за этого глупого человечка, пошедшего против страшной силы – сплоченной группы уголовников.
– Ах ты, сучара, пальцем деланная! Я тебя пошинкую в лапшу! – вызверялся жиган, нагоняя страх на обитателей барака.
Словесный спектакль был обязательной частью расправы.
– Ты у меня… с заглотом возьмешь! – бесновался урка, тыча ножом в доски нижнего яруса нар.
Худой паренек – кожа да кости – жался к стене, боясь, что вошедший в раж уголовник может и его пырнуть.
– Куда, очкарик! – Жиган схватил бывшего ленинградского студента за лодыжку. – Становись раком! – Уголовник требовал от паренька быть живой подставкой.
Паренек сполз на пол, изогнулся, принимая указанную позу.
– Зачем человека мучаешь? С ногами на него лезешь! – Ульча спрыгнул вниз, встав лицом к лицу с блатняком. – Он худой совсем… кашляет кровью.
Металлический шкворень заточенным жалом вспорол ветхий рукав ватника. Жиган нанес первый удар. Второго не последовало.
Пальцы бурята прикоснулись к шее хозяина барака. Не впились, не ударили, а именно прикоснулись к натянутой коже под углами челюсти.
Приятели вора ничего не поняли. Их главарь остолбенел. Руки опустились, повисли плетьми. Шкворень упал на землю, а из открытого рта медленно, словно червь из залитой водой норы, выполз язык.
Студент, отползавший на четвереньках подальше от этих двоих, задел застывшего уркагана бедром. Предводитель уголовников качнулся, теряя равновесие, и бревном грохнулся на промерзший, подернутый синим инеем земляной пол. Он упал лицом вперед, ударяясь челюстью об острый угол нар. Золотая фикса, предмет воровской гордости, вылетела вместе со сломанным на корню зубом.
Вся кодла обмерла. Их вожак спасовал перед раскосым мужичонкой.
Урки были готовы разорвать азиата на куски. Отталкивая друг друга, они метнулись к Ульче. Каждый хотел первым всадить «перо», ударить свинчаткой по виску, приложиться дубинкой с шипами из гвоздей…
Ульча пригнулся, точно волк, уходящий от погони. Паренек-студент, подхватив нож, валявшийся около потерявшего сознание жигана, тонко крикнул своему заступнику:
– Лови финягу!
Бурят, не оборачиваясь, уверенно ответил:
– Возьми себе!
Долго по лагерям, расположенным вдоль Игарки, гуляли слухи о диком азиате, отоварившем в один момент двенадцать уркаганов. Молва наделяла героя чудовищной физической силой. Иные утверждали, что бандитов наказал японский офицер-самурай, оставшийся в России после Гражданской войны и скрывавшийся под личиной убогого кочевника. Самурай владел мастерством борьбы джиу-джитсу, против которой приемы воровской масти просто детский лепет.
Жизнь Ульчи висела на волоске.
Конечно, посрамленные и напуганные уголовники в лобовую атаку идти опасались. Их враг оказался не так прост, он внушал уркам суеверный ужас своими способностями отключать человека прикосновением пальца, но в лагере было много возможностей убить обидчика.
По воле случая Ульча приобрел надежного покровителя, гарантировавшего стопроцентную неприкосновенность.
Авторитетнейший в уголовных кругах питерский налетчик, промышлявший гоп-стопом еще при царизме, работавший с самими Леней Пантелеевым и Левой Задовым, «заслуженный» ветеран преступного сообщества по прозвищу Моня Жидок был этапирован из Александровского централа чалить срок в суровом северном климате.
Пожилой налетчик, родившийся на Херсонщине, согретой знойным украинским солнцем, Север на дух не переносил. Прозвище, намекающее на принадлежность к еврейскому роду, он получил за мягкое малороссийское произношение, на котором говорили выходцы из еврейских местечек, наводнившие столицу империи после упразднения черты оседлости. Кроме того, Моня специализировался на ограблениях состоятельных владельцев ювелирных магазинов, среди которых было много евреев.
Прибыв в лагерь, он пожелал воочию увидеть местную достопримечательность – свирепого азиата, поднявшего руку на честных фраеров, а заодно определить его судьбу.
Патриарха уголовного мира привели в барак. «Шестерка» из свиты угодливо подставила табуретку под седалище Мони.
– Покажите этого тунгуса! – проскрипел старорежимный авторитет.
Ростовский жиган Клим, приободрившись в присутствии такого козырного туза, за спиной которого стояли легионы уркаганов гулаговских лагерей, крикнул:
– Чушка! Колдыбай сюда! – он добавил ругательства, считавшиеся неприличными даже в воровской среде.
Моня одернул щербатого вора:
– Ты кипеш не разводи! Я с тунгусом по-человечески калякать буду.
Осмотрев хлипкую фигуру Ульчи, он недоверчиво хмыкнул:
– И ты, дохляк, блатарей завалил? Не верю! Клим, подь сюда! – поманил Моня Жидок собрата по бандитскому ремеслу.
Тот, шепелявя разбитым ртом, имел неосторожность огрызнуться:
– Чего Клим? «Шестерок» не хватает?
– Тебе, фуфлогон, табуретки на башке давно не ломали? – невзначай поинтересовался Моня. – Затухни, фраер захарчеванный!
Он встал и тут же схватился за поясницу, согнувшись пополам, по-старчески охая.
Ульча правильно использовал момент.
Не обращая внимания на угрожающее шипение «шестерок» и телохранителей почетного налетчика, он подошел к Моне, резким движением приподнял одежду и приложил ухо к пояснице.
– Болит, как будто камчой хлещут, да?
– Хуже, – простонал тот страдальческим голосом.
Утренние туманы и вечерние холода обострили приступы ревматизма, мучившего вора с сорокалетним стажем.
– Лечить буду! – строго, с интонацией медицинского светила, не терпящего капризов пациента, произнес Ульча. – Весной травку в тайгу собирать пойдем, совсем здоровым станешь! Крепкий старик, зря сидишь много, кости сгибаешь… – тарабарским языком выдавал он диагноз ошеломленному Моне. – Тебя к шаману нашему отвезти, бегал бы зайцем!
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
