плох для нас коридор перед залом съезда? Чем не трибуна?
Они рассаживаются в коридоре, как если бы они сидели в зале. То и дело выходят делегаты, оживленно комментируя речи. Оказывается, выступал и Ричардсон, якобы представляющий делегацию штата Нью-Йорк. Они отозвались только репликой:
— Увидеть бы его лицо, когда он увидит нас.
Они затевают «свой» съезд — тут же. К ним стекаются любопытные — с улицы и из зала. Среди делегатов — волнение: в коридоре какая-то группа функционеров утверждает, что избрана на съезд. Боссы вынуждены прервать заседание и начать переговоры с Восковым.
— Кто вы такие, джентльмены? Мы вас не знаем.
— Ложь! Знаете. А не знаете — спросите у Ричардсона.
— Это не меняет дела. Чего вы хотите?
— Своих законных мест в зале съезда.
— Джентльмены, допустим, мы исправим ошибку… О чем вы хотите говорить?
— О чистке руководства в союзе.
— Благодарим за прямоту. Мы вас не впустим.
— Благодарим за быстрое решение. Мы возьмем зал приступом.
Им не понадобилось вторгаться в зал — съезд вышел к ним. Они сказали все, что хотели, посланцы столяров американского севера. Поднялся страшный шум. Появился шериф, выслушал объяснения, пряча усмешку, заметил:
— Мистер Восков, не знаю, что приведет к большим беспорядкам — силой удалить вашу делегацию или силой втолкнуть вас в зал.
Семен от души рассмеялся.
— Вы человек с юмором, шериф. Но после того, что вы слышали, нам уже нечего здесь делать. Мы уезжаем.
Местные репортеры рассказали о съезде правду. Семен выложил газеты на стол перед членами своего правления. После долгих дебатов председатель вынес вердикт:
— Мы должны извиниться перед мистером Восковым за неправомочные действия некоторых членов правления. Мы вынуждены обязать мистеров Ричардсона и Грайва, как ни прискорбно это, испросить у нас продолжительный отпуск для восстановления своего здоровья.
…Илья Фишкарев, рассказывая Семену о пожертвованиях в фонд России, вдруг вспомнил:
— Чудеса, да и только! Акционерное общество столярных и ремонтных мастерских предоставило Ричардсону у себя место. Адвокат рабочих стал адвокатом хозяев!
— Жаль, нет Рида, — сказал Семен. — Он бы его разделал. Но Джон на Балканах или в России. Отнеси информацию Эллерту.
Рид писал с фронтов. Восков жадно следил за событиями в Европе. Стал ярым приверженцем ленинской позиции о превращении империалистической войны в войну гражданскую. Написал об этом статью для «Нового мира». Но Эллерт уклончиво сказал:
— Милый Восков, я не хочу стать предметом насмешек в Америке, России пока далеко до революции.
— Близко, — твердо возразил Восков. — Печатайте, Эллерт!
Когда он появлялся в редакции, раздавались реплики:
— Сейчас нам сообщат, что вчера большевики взяли в России власть в свои руки.
— Так и будет, — он тряс друзей за плечи, — потому что курс большевиков — революция.
— Я с большевиками, — повторял он с трибуны. — Прочитайте, как Ленин пишет о положении детей рабочих.
Илья Фишкарев отвел его в сторону.
— Семен, ты все за детей печешься. У тебя самого трое. Ты когда их видел в последний раз?
— Подожди, подожди, — Семен оторопел. — В воскресенье… Нет, в воскресенье я выступал в Сант-Луисе. В субботу… в субботу мы дрались с владельцами чикагских боен. В пятницу… — Он развел руками. — Ты же сам меня затащил в пятницу на вечер памяти русских каторжан…
Первого марта клуб русских эмигрантов устраивал семейный пикник рабочих. Семен решил посвятить весь день детям.
Илья увидел Воскова на платформе метро. Он бежал, размахивая пачкой газет, широко улыбаясь, не замечая, что становится предметом насмешливого интереса пассажиров. Чуть не налетел на Илью, схватил его за руку:
— Читал «Ивнинг джорнэл»[16]? Свершилось! Свершилось! В России революция! Николашку свалили!
Он обнял Илью, рассыпал по платформе пачку газет, бросился их подбирать, не переставая твердить:
— Свершилось! Завтра же едем, Илья! Едем!
— Не дави меня криком! — пошутил Илья и грустно сказал: — Помнишь эмигрантскую песенку: «В Россию из Америки уходит пароход. В долг нищему поверит кто? Кто в путь нас соберет?» Много ты накопил в Америке?
Семен призадумался.
— Пусть так, — вздохнул он. — Но у нас есть друзья.
Он не ошибся. В течение трех недель знакомые и незнакомые рабочие люди собрали из своих скудных сбережений небольшую сумму. Но ее могло хватить только на несколько билетов в Россию. И первым из русских эмигрантов, которому они пожертвовали эти доллары и центы, был назван Самуэль Питер Восков.
Узнав о том, что Восков готовится уехать, бруклинские столяры направили к нему большую делегацию.
— Мы тут поговорили между собой, — сказал руководитель районного союза, — и решили просить тебя не уезжать, Самуэль. А чтобы ты не оставался на бобах, решено за счет отчислений рабочих заработок твой увеличить вдвое.
Восков сидел за столом невеселый.
— А мне, думаете, не жалко уезжать? Мало я вложил в наши баталии с дядей Долларом? Но моя родина — Россия, ребята. И у нас там революция.
Долго они молчали.
— Ладно, — сказал руководитель. — Надо — значит надо. Вот еще что решили. Семью твою отправим следующим пароходом — за свой счет. Молчи, Восков, молчи! Мало ты вложил в баталии?
Наступает 27 марта 1917 года. Океанский лайнер «Христиане» принимает на свой борт пассажиров, мало подходящих по своим взглядам к названию судна. Поднимается по трапу группа известных большевиков, несколько сотрудников «Нового мира». Восков на палубе, но снова спускается на набережную Гудзона, одного за другим поднимает в воздух своих малышей.
— До встречи в Питере, Даня, — тихо говорит он старшенькому. — Ух, и тяжеловес ты стал.
— Помни отца, Витюша! — шепчет он среднему. — Говорят, ты больше на меня похож. Значит, будешь вариться в рабочем котле.
— Жанна-Женя, а какие мы тебе куклы в России приготовим! — обещает он девочке. — Всю жизнь играть будешь — не наиграешься.
Рейс Нью-Йорк–Галифакс–Осло проходит беспокойно.
Идет война. Она и на суше, и на море. Немецкие подводные лодки шныряют вокруг корабля.
Восков быстро находит общий язык с командой, и вахтенный матрос его предупреждает, что в канадском порту Галифакс уже высадились английские солдаты, русских там могут ожидать неприятности.
— Чепуха! — сказал кто-то. — Россия воюет с Германией, а не с Англией. Они не посмеют поднять на нас руку.
Григорий Чудновский пожал плечами:
— Ошибаетесь, товарищи! Мир начинает раскалываться не по симпатиям к воюющим державам, а по отношению к нашей революции.
Восков спал беспокойно; услышав топот бегущих мимо каюты, вскочил с койки, тихо раскрыл дверь, пробрался на палубу. В полумраке он разглядел высокую фигуру Чудновского, которого солдаты вели к трапу.
— Меня арестовали, товарищи! — крикнул Чудновский. — Меня и еще группу наших. Сообщите, кому сумеете.
На палубу высыпали пассажиры.
— Мы интернируем русских,
