заявить о том, что ты пришёл сюда устанавливать порядки, которые категорически не нравятся правящему классу той территории, на которой ты собираешься властвовать.
Как вы понимаете, я не словами, а делом показал всем греческие полисы, причём совершенно не скрывая этого, что это такое — моя власть. Причём, как не трудно догадаться, сделал худшую из худших ошибок, которую только мог допустить завоеватель — вы её видите в предыдущем абзаце и, надеюсь, вам хватает ума, чтобы осознать, насколько это ужасная идея.
Итак, удерживая в своём уме это знание, обратите своё внимание на то, что, вообще-то, у греческих полисов был альтернативный вариант — это Антигон III Досон и его наследник — Филипп V.
У них, разумеется, были свои положительные стороны. Были они и у меня. Причины, по которым я, а до этого и мой отец, были более предпочтительными вариантами для греков, весьма очевидны.
Мы оба в глазах греков поначалу предстали в качестве эдаких Антигонов, только более пассивных, более мягких и, что самое главное, менее способных влиять на Грецию и её внутренние дела, в силу географической отдалённости Египта, кандидатов.
Иными словами, по первой я был для них просто более удобным вариантом, равно как и мой отец, а потому греческие полисы и благоволили мне.
Разумеется, вечно это бы не продлилось, но в данный конкретный момент Антигон наступал на Грецию и ей жизненно необходим был, скажем так, заступник.
Антигон для них был неприятным вариантом и остался он им даже тогда, когда я имел оглушительный военный успех во Фракии и Иллирии. «Что там эти варвары — они далеко!» — было оправдание у греков.
Тем более, что им было на Фракию и Иллирию плевать — до них тоже далеко, а вот мой военный успех доказал, что я не тварь дрожащая, а право имею.
Что же изменилось? Ну, как ранее уже и было сказано — я покусился уже на греческие полисы. «Сейчас он расправился с фессалийцами, а потом расправится с нами!» — мысль не сложная.
Покусившись на существующие в Греции хозяйственные устои, имевшие место прежде, чего не делал, к слову, даже сам Антигон, я вмиг стал на 100 пунктов хуже Антигона. Это — причина первая.
Во-вторых, и это, как вы могли догадаться, причина вторая — греки просто устали воевать с Антигоном. Застряв в Фессалии до самого марта уже 222 года до нашей эры, я обрёк греков на долгие месяцы (с сентября по март — 6 месяцев, то есть, полгода) постоянного разорения со стороны Антигона.
Более того, обрёк Этолийский союз всё это время нести в одиночку бремя сопротивления Антигону. Как вы понимаете, тем самым я ещё и, сам того не осознавая, испытывал греческие полисы на прочность и, соответственно, на их терпение.
Ну что же, их терпение лопнуло, когда рабы стали массово сбегать в Фессалию. Когда же пришли вести о том, что я замирил при помощи насилия восставшие элиты, их терпение не просто лопнуло, а взорвалось.
Вот, собственно, две главные причины того, почему клятые греки предали меня, перейдя на сторону Антигона. Хотя, конечно же, обе стороны к тому времени были весьма истощены войной, а потому подобный союз оказался не столь опасен, каким бы он был в тот момент, когда я только высаживался с отцом на территории Греции.
К их несчастью, я не бил баклуши, а активно усиливал своё присутствие — экономика Египта, не затронутого войной, в это время только усиливалась.
Тем более, что я оптимизировал ряд излишних или ненужных расходов, благодаря чему мне удалось улучшить своё финансовое положение и, соответственно, расширить доступные мне для войны средства.
На них я, как ни странно, усилил уже свою армию:
Во-первых, я набрал в Македонии и Египте ещё 9 000 фалангитов.
Во-вторых, по ранее заключённым договорам я получил ещё 500 пеонийцев, ещё 500 иллирийцев, ещё 1 000 дарданцев и 1 000 фракийцев.
Таким образом, я имел теперь 1 000 пеонийцев (в основном, в лице агриан), 2 000 иллирийцев, 2 000 дарданцев и 2 000 фракийцев.
В-третьих, по соглашению с одним египетским вельможей я получил пополнение своего личного отряда на 100 человек. Кроме того, я также набрал из числа наёмников ещё 130 человек в обе агемы.
К слову, что касается конной царской гвардии, то я наконец-то объединил оба отряда в один, а отцовских гвардейцев вооружил по тому же принципу, что и собственных.
Ну и, разумеется, всё это время они, как и надлежит регулярным солдатам, упражнялись в военном искусстве, так что их по праву можно было считать лучшими всадниками Греции.
Таким образом, царскую конную гвардию я довёл до количества в 1 500 человек. Максимум, которого я мог достичь при имеющихся ресурсах.
В-четвёртых, я набрал ещё 640 наёмных всадников. Так что теперь у меня было 3 000 наёмных всадников и 1 500 конных гвардейцев, так как отряд спартанцев пришлось распустить из-за повального дезертирства его членов.
Впрочем, чтобы не нести бессмысленные расходы всё это время, а также, чтобы уменьшить наёмный контингент в моей армии, мне пришлось распустить большую часть наёмников — 9 000 греческих наёмников, 1 000 неокритянских лучников и 2 000 критянских пращников.
Большинство командиров, я, к слову, сумел привлечь на пожизненную службу к себе — при помощи богатых даров, разумеется. Ну и, наконец, я серьёзным образом укрепил Фермопилы со своей стороны, восстановив разрушенные укрепления.
Итак, я, Птолемей IV. Всего — 29 000 пехотинцев и 4 500 всадников:
Пехота:
18 000
фалангитов;
2 000
гипаспистов;
2 000
пельтастов;
2 000
иллирийцев;
2 000
пеонийцев;
2 000
фракийцев;
2 000
дарданцев.
Кавалерия:
3 000
наёмных всадников;
2 000
конных гвардейцев.
Меньше, чем было чуть ранее и чуть больше, чем было в начале, но не обманывайтесь — это войско, несмотря на кажущееся разнообразие, в действительности было гораздо более однородным, нежели немногим ранее, а главное — оно оказалось немного более дешёвым и казалось немного более лояльным.
Кроме того, так как все эти ребята упражнялись в военном деле всё имевшееся у них время, армия была прекрасно спаяна и дисциплинирована. Хотя, естественно, они были не так закалены в битвах, как ребята Антигона, жившие одной лишь войной с самого июля.
Итак, Антигон III Досон. Всего — 32 000 пехотинцев и 1 600 всадников:
Пехота:
9 000
фалангитов Антигона;
8 000
фалангитов греческих союзников (да, они набрали и обучили свою собственную македонскую фалангу);
8 000
греческих
