стучит палкой по каждой железной двери и кричит «Прогулка!»
Это не приказ, а вопрос. Заключенные, которые хотят идти, отвечают: «Мы идем!»
В нашей камере всегда отвечаю я. Конечно! Я всегда хочу на прогулку. Прогулка для меня святое. У моей соседки Культай нет настроения, но одна она оставаться не хочет. Она очень боится, что ее убьют, и потом просит меня быстрее возвращаться, если меня куда-то выводят. Мы выходим.
Какая чудесная прогулочная площадка: небо открытое, без решетки, одна стена — сетка, а не бетон. Начало сентября, солнце светит, пахнет степью и травой. Это родная земля, на окраине Астаны чистый степной воздух. Я бегаю по кругу и не могу надышаться. Культай о чем-то беседует с постовым.
Культай оказалась судьей. Задержали ее по статье «Неправомерное судебное решение». Посадка судьи для Казахстана — дело необычное. До нее, кажется, была только показательная посадка нескольких судей Верховного суда. Но ее случай нестандартный еще и по другой причине. Обычно сотрудников правоохранительных и судебных органов задерживают при получении взятки. Культай же задержали после того, как на апелляционном судебном заседании она заменила реальный срок на условный одному из крупных казахстанских бизнесменов, посчитав наказание неоправданно серьезным, а он первым делом сразу же выехал из страны. Дело этого бизнесмена было классической постсоветской разборкой — его бизнес пытались рейдерски захватить, он же предпринял упреждающие меры, но сила оказалась на стороне других. Бизнесмен, выйдя из зала суда, сразу исчез, а ее обвинили в нанесении урона имиджу судебной системы.
О ней все знают, телевидение, радио, газеты раструбили новость о ее задержании, но она все равно каждому встречному начинает рассказывать свою историю. Такое поведение встречается в тюрьмах и на зонах довольно часто. Люди пытаются рассказать свою историю практически каждому. Видимо, так им легче самим.
Меня увозят на допрос. Та же адвокат, она обнимает меня — мы много прошли вместе, теперь это практически родной человек. Тот же следователь, он повзрослел. Те же вопросы, те же ответы.
Привозят назад в тюрьму. Судью вместе с моими вещами уже перевели в основной корпус. В камере мы опять вдвоем. Культай спрашивает, не против ли я, если она снова будет на первом этаже. Конечно, я не против. Мне все равно. Я хочу быстрее дойти до суда, и по-прежнему надеюсь, что меня оправдают.
Судья
Сначала камеру обходили два раза в день. Дежурный постовой заходил и спрашивал, все ли в порядке. Постовые — все мужчины. Это общая тюрьма. Шесть камер занимают женщины, остальные — мужчины. Стоит кому-то появиться в дверях — постовому, оперативному работнику, режимному работнику — Культай быстро подбегает, хватает человека за руку и начинает рассказывать свою историю. Служители тюрьмы сочувственно кивают головами, но через пару дней уже боятся переступать наш порог.
К вечеру она начинает плакать, очень горько, как ребенок. Успокоить ее невозможно. Потом она выпивает полгорсти снотворных или валерьянки и спит мертвым сном до утра.
В тюрьме я впервые узнала, что такое валерьянка и что бывают сердечные капли. Когда меня спрашивали об их наличии и узнавали о моем неведении, то очень удивлялись. Оказалось, в тюрьме валерьянка — самое распространенное лекарство.
Моим лекарством являются длительные прогулки на свежем воздухе.
Когда у меня неожиданное душевное вдохновение, я могу неожиданно запеть, а если звучит подходящая музыка — начать танцевать.
Как-то я запела в этой маленькой камере. Оказалось, что судья — любитель петь и танцевать. Куда девались слезы? Она начала петь нескончаемые частушки и пустилась в пляс в своих красных башмачках. Это выглядело настолько необычно и весело, что я не могла удержаться от смеха. Видимо, частушки накопились за всю жизнь, а было ей примерно лет пятьдесят. Я уже умирала со смеху, но никак не могла ее остановить…
Я знала, что пение и танец дают энергию. Но в тюрьме и зонах люди часто напряжены и не могут петь и танцевать, даже если это у них хорошо получалось на воле.
Я много раз убеждалась, что творчество очень помогает людям в таких местах. Надо только начать — и все получится.
Через полторы недели ее этапировали в Алматы на суд. Какие неожиданные повороты бывают в судьбе человека — сегодня судишь ты, завтра судят тебя… Ей дали четыре года и оставили отбывать срок в алматинской тюрьме в качестве библиотекаря. Она очень не хотела попасть на зону, потому что боялась встретить там тех, кого сама осудила.
Судья Культай проработала в судебной системе 32 года, была совершенно, по мнению ее коллег, предана этой системе, но эта же система съела ее, не задумываясь. Это как жернова — если кто-то попал под разборку, то система никого не отпустит.
В Японии будущие служители закона во время обучения в университете проводят три месяца в настоящей тюрьме наравне с заключенными. Я думаю, это правильное обучение. Судья должен знать, куда он отправляет человека, и стоит ли преступление этого или нет.
До присоединения казахских земель к Российской империи в XVIII веке правосудие вершили бии, местные старейшины. Три главных представителя этих старейшин в каменном изваянии сидят перед бывшим зданием Верховного суда в столице нашей страны. Не было многомесячных бумажных волокит, подкупа свидетелей, судей и прокуроров. Разум был главным инструментом анализа. И ни у кого справедливость этих решений не вызывала сомнений. Наверное, невозможно вернуться к рассмотрению дел мудрецами. Но судебная система, мне кажется, только улучшится, если процессы будут просты, прозрачны, быстры и понятны каждому.
Свет в глаза
С горящей лампочкой ночью я столкнулась уже в Московской тюрьме. Сколько мы не жаловались, что так спать трудно, порядок, сложившийся в прошлом веке, никто менять не собирался. Дежурный офицер при ночном обходе, заглянув в глазок из коридора, должен видеть, что происходит в камере.
В Астане, оказалось, включенная ночью лампочка висит на потолке в середине комнаты.
Если с московской лампочкой в углублении стены уснуть как-то можно, то с астанинской, бьющей прямо в глаза, заснуть невозможно.
Все камеры борются за сон — делают абажур лампочкам из темной ткани. Потом дежурные по ночам ходят, стучат в дверь: «Снимите тряпки с лампочки!».
Приходят и к нам. Я пытаюсь объяснить:
— Спать со светом невозможно. Включенная лампочка — это же пытки.
— Мы понимаем. Но есть правила, — ответ всегда один и тот же.
Как же спать? Только позже я придумала, что можно надевать очки, которые выдают в самолетах.
В свое время в тюрьме я использовала пластиковые упаковки от йогуртов для чая,
